Роберт Крайтон - Камероны

Леска была в воде не больше двух-трех минут, когда рыба проглотила наживку. Они сквозь днище лодки почувствовали толчок, и леска начала разматываться.

– Пошел наутек, – крикнул Гиллон. – С тройником. Держи крепче!

Лицо его горело от возбуждения, глаза были дикие. Когда рыбина размотала всю леску, они почувствовали второй толчок – значит, тройник держит; рыба остановилась, и нос лодки потянуло в воду.

– Поймал мою громадину! – выкрикнул Гиллон.

Рыболов, поймавший такую рыбу в реке на удочку, целый день подтаскивал бы ее к берегу. Для Гиллона же, удившего прямо на леску, все сводилось к состязанию в силе – его сила против силы лосося – и к тому, чтобы рыба не сорвалась с крючка. Потянуть, остановиться, смотать вытянутый кусок лески и снова потянуть. Работа была нелегкая: эта рыба явно решила не умирать, пока не доберется до своих родимых мест в пресноводной реке.

Гиллону хотелось бы вести себя иначе, но он вынужден был вести себя так.

– Нехорошо это, – произнес он вслух.

– Что именно?

– Не по-спортивному и вообще несправедливо.

– А что справедливо?

Гиллон подтянул лосося к лодке, и тот, стукнувшись боком о деревянный борт, подпрыгнул – сильное серебристое тело осыпало их каскадом брызг и морской пены – и в этом прыжке исчерпал все силы. Катушка его жизни раскрутилась. Рыбина лежала в воде рядом с лодкой, слегка подрагивая по привычке плавниками, чтобы удержать равновесие, – еще живая, но, по сути, уже мертвая.

– Нехорошо это, – повторил Гиллон. – Прости меня, – сказал он, обращаясь к рыбе. И повернулся к Мэгги. – Боюсь, мне одному не поднять ее в лодку.

Рыба была почти такая же длинная, как сам Гиллон – больше шести футов – и безжизненно висела на его остроге. Огромным напряжением сил, так что лодка накренилась и оба они едва не упали в море вместе со своим лососем, Гиллон вытащил голову и верхнюю часть рыбы из воды и, чтобы передохнуть, прижал ее к краю лодки, и тут последним сокращением мышц, последним рывком к жизни лосось вдруг снова тяжело ударил о борт.

– Мне не удержать ее! – крикнул Гиллон. – О господи, я сейчас потеряю мою рыбину. – И в то же мгновение что-то просвистело мимо его уха – хвост лосося, подумал он; раздалось: «шмяк», тупой звук от удара рыбы о дерево, и борьба окончилась так же внезапно, как началась. Он обеими ногами уперся в планширы, подтянул своего лосося и уложил его на дно и тут увидел, что Мэгги вставляет в уключину весло.

– Так это ты его огрела?

Она кивнула.

– Ты чуть и меня не ударила. – Он улыбнулся ей.

– Иначе нельзя было.

– Лосось-то теперь, можно сказать, твой.

– Иначе нельзя было.

– Угу, иначе нельзя было.

Оба посмотрели на лосося, лежавшего на дне лодки. Такого большого Гиллон еще ни разу не видел. Это был самец, и притом старый. Гиллон опустился на колени и провел рукой по его скользкому серебристому боку.

– Мне жаль тебя, старина, – сказал Гиллон, – такой проделал путь и погиб почти у цели. – Он поднял взгляд на Мэгги. – Но иначе было нельзя. – И он улыбнулся ей такой неожиданно ласковой улыбкой, что она улыбнулась в ответ и подумала: «Эх ты, милый дурень, эх ты, милый глупый романтик».

– Лучше уж нам поймать его, чем им, – сказала она.

Гиллон повернулся к ней спиной, чтобы она не видела, как он будет вытаскивать тройник изо рта рыбы, – зрелище, прямо скажем, кровавое.

– А чем они тебе так насолили? – спросил он. У него злость вскипала, как шквал – налетит и тут же спадет, а у нее злость была холодная, упорная, злость на целый год.

– Мне не нравится, как они на меня смотрят.

– Как же это?

– Смотрят и точно не видят.

– Угу, понятно.

– Но придет день, когда я заставлю их увидеть меня.

– Ох, какое это имеет значение? Ну, какое вообще это имеет значение?

– Для меня это имеет значение. Все имеет.

Наконец он вытащил тройник и, сматывая леску, принялся рассказывать:

– Однажды в Кайл-оф-Тонге закрыли мидиевы отмели, а мы в ту пору жили на мидиях. Никто не мог сказать, почему их закрыли. И вот как-то ночью, когда мы уж очень изголодались и было очень темно – шел снег с дождем, – мать, дождавшись отлива, отправилась туда и набрала целую корзинку мидий. Когда она уже шла домой, один из подручных морского пристава подобрался к ней сзади и чикнул ножом по постромкам корзины. Мать потеряла равновесие и упала навзничь в воду. – Он поднял на Мэгги глаза. Леска была смотана. В лице его не было злости, и это огорчило ее. – Пока мать добралась до дому, она совсем закоченела. Через неделю она умерла.