Мэгги села, привела себя в порядок и, когда сочла, что готова, очень медленно, чтобы не спугнуть его, – так осторожно движется гончая, завидев в поле дичь, – двинулась по песку к скале. Он ее еще не заметил. Он был высокий, для Питманго даже очень высокий – на дюйм, а то и на два выше шести футов, подумала она, хотя человеку ее роста трудно было об этом судить. И стройный – стройный даже для жителя Нагорья, но при всей стройности чувствовалось, что у него крепкий костяк, что он прокален, задублен ветром, – такого тощим не назовешь. Жилистый. И работы не боится – сразу видно.
Он был светлый, какими, по ее представлению, и должны быть жители Нагорья, волосы у него были рыжевато-золотистые, а на солнце просто золотые и длинные, как у всех горцев (чтобы сэкономить на стрижке, подумала она). И кожа у него была белая, лишь щеки красные, точно его по ним били, – такая кожа не обгорает на солнце и не идет пятнами после вина. С самого раннего возраста Мэгги всегда думала, что чистая белая кожа бывает только у прирожденных аристократов. В Питманго кожа у всех была либо как обожженный кирпич, либо серая, как застиранное белье, а у иных – точно спелая слива, налитая кровью, предвестник ранней смерти.
Наконец он поднял взгляд и, увидев ее, замер – голова откинута назад, глаза широко раскрыты, точно олень, застигнутый врасплох посреди лужайки, – мгновение постоял и быстро скользнул за скалу. В спешке он забыл свою плетенку, и Мэгги тотчас смекнула, что этим орудием она и воспользуется.
Она ждала, когда он выйдет из-за скалы. Вообще она не отличалась терпением, но сейчас чувствовала, что готова ждать до бесконечности, – ждать, если понадобится, хоть всю жизнь. Вода там, где он стоял, была глубокая – она доходила ему почти до юбочки; снова поднялся ветер, и волны яростно бились о скалу, так что он не мог не промокнуть. Значит, время и прилив работают на нее. А время шло, и вода прибывала.
– Что это у вас там за страхолюдины? – крикнула она ему, но он «в ответил.
– Я говорю, что у вас там за страхолюдины в корзинке?
Молчит. Тут уж не до гордости – какая у нее сейчас может быть гордость. Значит, надо сделать вид, будто она решила, что он ее не расслышал, и еще раз попытаться завязать разговор.
– Эй, вы там, за скалой, что это вы собираете?
Она с удивлением обнаружила, что сердце у нее бьется быстро-быстро, где-то у самого горла.
– Сами знаете что, – ответил он. Голос у него был злой, и это ее тоже удивило: она ожидала услышать голос мягкий, застенчивый.
– Нет, не знаю. Я никогда таких не видела.
Он чуть-чуть вышел из-за скалы, чтобы краешком глаза взглянуть на нее.
– Морские уточки, – сказал он. – Так что теперь будете знать.
– До чего же уродливые. А что вы с ними делаете?
– Что я с ними делаю? – В голосе его звучала ирония. Теперь он уже совсем вышел из-за скалы и внимательно смотрел на нее. Он действительно был на нее зол, это ясно, но она не понимала почему. – Я их ем. Теперь понятно вам?
И он снова ушел за скалу, а она стала ждать. Выбора у него не было – разве что утонуть, но она решила, что даже застенчивость не способна довести человека до такой крайности. Когда ветер на минуту перестал свистеть, она сообщила ему, что живет не у моря. Сказано это было самым миролюбивым тоном точно она и не заметила или не почувствовала его злости.
– Откуда же вы в таком случае прибыли? – наконец спросил он.
– Если смотреть отсюда, то с юга.
– Из сассенахов, значит? Англичанка?
Она сделала вид, что оскорбилась.
– Я приличная шотландская девушка, вот кто я. – Произнесла она это чуть раскатисто, придав словам легкий привкус родных краев. – Из-под Эдинбурга.
Он снова заподозрил что-то.
– Так это же у самого моря.
– В общем, я из Западного Файфа. И на море еще никогда не была.
Он снова показался из-за скалы и обошел ее, но продолжал стоять в воде. Он, видимо, стеснялся своих голых ног, однако Мэгги знала, что рано или поздно он выйдет на берег. Вода была ледяная.
– И как оно вам нравится?
– Очень даже, только я еще не была на воде.
– Я люблю море, – сказал он, и Мэгги заметила, как под влиянием чувства краска прилила к его щекам. Она еще ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь так произносил слово «люблю».
На этом все и оборвалось – больше им нечего было друг другу сказать. Он стоял в воде, сознавая, что раскрыл душу чужому человеку, а она никак не могла придумать, какой бы еще безыскусный вопрос ему задать. Вода то подкатывала к его коленям, то откатывала, время от времени захлестывая юбочку. А Мэгги любовалась его красивым тонким лицом, его орлиным профилем, прямым крупным носом – такие, наверно, бывают у лордов.
Читать дальше