Илья Кормильцев - Собрание сочинений. Том 2. Проза

— Продолжайте преследовать в первую очередь их — это очень важно! — ответил голос из рации.

Офицер выключил рацию, закричал, замахал руками, созывая своих солдат.

На повалившемся стволе в чаще сидели Белов с Белью и пытались перевести дух. Слегка отдышавшись, Белью посмотрел на Белова и сказал:

— Ну что, Джек, пойдешь сдаваться этим?

— Не понравились они мне. Я лучше буду тебя держаться.

— А ты уверен, что нам по пути?

— Мне почему-то кажется, что да.

Белью промолчал несколько мгновений, а потом сказал:

— Ну что ж, никогда не поздно проломить друг другу голову.

Встал и пошел, за ним двинулся Белов.

На острове шел, почти бежал Слава. Он был возбужден, сердит.

— Эй! — раздался крик за спиной, но он не оглянулся даже.

За ним бежал Кид.

— Подожди, — кричал он. — Подожди, почему за тобой все время бегать нужно?

Слава решительно шел дальше, не отвечая. Кид наконец догнал его и быстро пошел рядом, стараясь не отставать, что было непросто.

— Послушай, — говорил он, задыхаясь, — вы опять поссорились, но я-то в чем виноват?

Слава резко остановился, так что Кид проскочил вперед, и почти закричал:

— Что ему от меня надо? Почему он ко мне пристал, липучка вонючая? А?

И, не дожидаясь ответа, рванул дальше. Кид опять бросился следом.

— Подожди, — сказал он, догоняя Славу, и взял его за руку, пробуя остановить.

Слава резко остановился и оттолкнул мальчишку от себя. Не сильно оттолкнул, но Кид отлетел в сторону и упал, коротко вскрикнув.

— Ты что? — растерялся Слава.

Кид, кажется, ушиб ногу. Он сидел на земле, жалобно улыбаясь. Слава присел рядом на корточки, ему стало стыдно.

Перед его глазами было симпатичное, женственное, влекущее отчего-то лицо мальчишки, который, все еще задыхаясь от долгой беготни, смотрел на Славу со странным, недетским и несколько непристойным выражением лица. Не мальчишеским.

Слава смутился, Кид — тоже. Пауза опять стала затягиваться, нужно было что-то говорить…

— Все равно нам с острова никуда пока не деться, — сказал Кид. — От Агапа.

— Слушай, — сказал Слава, — как вы сюда попали?

— Нас катер привез. И ушел. Сразу.

Они сидели, глядя друг на друга. Слава сам не заметил, как осторожно взял мальчишку за руку, а тот как во сне двинулся лицом к Славе, головы сближались, но спал морок, Слава вскинулся, ошалело глядя на Кида, то, смущенный, встал…

— Кид, — после секундной заминки сказал Слава, — что ему от меня надо?

Кид пожал плечами. И в этот момент над ними раздался голос Агапа. Над ними и над всем островом загремел тысячекратно усиленный голос:

— Эй ты, сейчас буду говорить я!

На крыше бункера в шезлонге сидел Агап с микрофоном в руках. Провода от микрофона тянулись к могучим громкоговорителям. Перед Агапом на штативе стояла подзорная труба, а на другом — известный нам пулемет и вид у него был самый, что ни есть командный. Тронная речь продолжалась:

— Ты не захотел вот уже два раза выслушать мой приговор — ничего другого я от тебя и не ждал. А зря! Многое стало бы тебе ясным. Ты, жалкое трусливое существо, как щепка, закинутое сюда, на мой прекрасный остров — на что ты употребил свое время? На то, чтобы воспользовавшись моей добротой и моим отсутствием, хлестать мое пиво и сочинять свои сопливые песенки! По чистой случайности ты установил свою фонограмму на радиопередатчик и, благодаря людской глупости, прославился. С тобой случилось то, чего ты больше всего боялся. И сейчас, если я поставлю тебя перед микрофоном и заставлю объясниться перед миром и назвать себя — ты тоже струсишь. Ты боишься ответственности — поэтому тебе всякий раз приходится перед кем-нибудь отвечать. На этот раз — передо мной. Я мог бы сразу пристрелить тебя, но я не настолько жесток, к тому же по чистой случайности ты мне немного помог в моих замыслах. Случается иногда, что подлинному борцу за справедливость может пригодиться такой козел, как ты. А теперь выслушай мой приговор…

Слава отплывал все дальше и дальше от берега, чтобы не слышать наглого и обидного громкоговорения, но звук был слишком мощным. Иногда Слава зарывался головой в волну, и голос замолкал, но нехватка кислорода заставляла его выныривать и, махнув на все рукой, обессиленный Слава поплыл к берегу.

Голос не смолкал:

— …раз ты боишься слов, боишься действий, боишься собственного имени, — ты просто недостоин его носить, и я тебя лишаю имени. Ты — никто, ты — ниоткуда, и если ты будешь себя как-нибудь звать, я тебя просто пристрелю.