Виктор Ерофеев - Мужчины - тираны и подкаблучники

– Мало не покажется! – усмехаются проститутки.

Русская высокая культура этого в принципе не выносила. Ее передергивало от купли-продажи. Она была уникально немеркантильна. Не вникая в суть дела, не вдаваясь в подробности, она объявила женщину бесценной. Именно поэтому русская культура так напряженно относилась к проституции. Сонечка Мармеладова. Живые , а – продаются. Среда заела. Все плакали и жалели. Интеллигенция задумалась, как бы это искоренить.

Интеллигенция (как мозг нации) вообще никогда не могла понять, что женщина тоже любит ебаться. Татьяна Ларина кончает ? Ну, что вы такое говорите! Этого не может быть! Анна Каренина? Но ее тоже среда заела!

И только русский крестьянин, вечный хам, утверждал, что хорошая жена на хую не дремлет.

Проститутка проста, как жизнь.

В духовном споре с крестьянином победила интеллигенция. Проституцию искоренили, но как-то очень искусственно. Рынок ушел в подполье. Женщины научились себя продавать по какому-то сложному безналичному расчету.

Счастье не наступило, но все запутались.

А теперь вот проясняется.

По логике вещей они должны быть союзниками. Оба – борцы против тоталитаризма. Обоих гноит КГБ. Казалось бы, их поражение неминуемо. Но нет! Оба изобретают различные средства самозащиты и, пройдя через сказочные испытания, не только остаются в живых. Они побеждают.

Однако сказать, что Солженицын и Джеймс Бонд – близнецы-братья, не поворачивается язык. Враг – общий и цели благие, а тем не менее трудно представить себе, чтобы они сели вместе где-нибудь на Бермудах у кромки бассейна с голубой водой и, прихлебывая мартини с водкой, обменялись опытом диверсантов.

– Я слышал, что вы неплохой писатель, – улыбнулся Джеймс Бонд.

– Лучше не бывает! – польщенно хохотнул Солженицын.

– Как там теперь, в России? – поинтересовался английский агент.

– Да херово, – помрачнел Солженицын.

– Почему? Ведь Ельцин вернул Россию в свободный мир!

– Свободный от чего? От морали? – еще больше помрачнел писатель.

– Не расстраивайся, мой русский друг! – погладил его по бывшему зековскому плечу Джеймс Бонд. – А как вам мой коллега Путин?

Солженицын криво улыбнулся в ответ.

Оба – в черных очках от Армани.

На Джеймсе Бонде: белая хлопчатобумажная маечка, черные брюки в серую полоску, подтяжки и носки – Уго Босс.

На Солженицыне: черный велюровый халат, серые облегающие трусы, черные домашние тапочки с солнечными львами в кружочке.

– Домашние тапочки тоже от Версаче? – придирчиво спросил Джеймс Бонд.

– Все от Версаче, – скромно сказал Солженицын.

Красиво, но несбыточно, а жаль.

Слишком разные люди.

А ведь мог бы стать всенародным героем, как Джеймс Бонд! Семь лет лагерей, затем один на один «бодался с дубом», победил смертельную болезнь. Тайники, стукачи, западные журналисты, обезумевшие гэбэшники. Весь мир рыдал над книгой. Яркая, запоминающаяся высылка из страны. Дружеская рука Набокова. Какой суперменовский список! Где ошибся? Когда?

Не хватило джеймс-бондовской иронии и самоиронии.

Не хватило джеймс-бондовской или гагаринской улыбки.

Не хватило обалденной блондинки и смокинга. Не хватило большого, крупнокалиберного пистолета. Не хватило «приколов» и местного колорита.

Не хватило веселья, реактивного полета, красивых жестов.

Не хватило ума подмигнуть перед тем, как «бодаться». Не возвысился над русской материей. Джеймс Бонд и не стал бы «бодаться». Слова не те: дуб, теленок. Не та харизма. Победили русская угрюмость, русская сексуальная затхлость.

Подвели серьезность и тесный френч.

Творческий человек ворует энергию, необходимую для творчества, из всех карманов бытия. Гомосексуализм здесь – не исключение, это – тоже карман .

Художник не имеет возраста. В этом его преимущество перед людьми. Был ли Пикассо стариком, дедушкой, прадедушкой, импотентом или, напротив, могучим мужчиной – какая разница, если он – Пикассо.

Нет, однако, более грустного в мире зрелища, чем вид стареющего гомосексуалиста. Мужская опустившаяся, свалявшаяся красота, дряблость щек, подкрашенные виски, разбалансированная жестикуляция, не достигающая никакой цели, а уж тем более цели «понравиться», и, главное, глаза, совершенно собачьи глаза – все это противно и щемяще жалко одновременно. Редкий гомосексуалист (см. выше о Фрэнсисе Бэконе) имеет золотую осень. Евгений Харитонов не дожил до осени. Он умер в сорок лет на московской улице в жаркий летний день от разрыва сердца.