Петр Алешковский - Институт сновидений

– Здорово, заживем втроем! – Никита Юрьевич обнял Машку и долго гладил ее по голове.

Ночью он увидел Ангела Лаодикийского, вырезанного на носу парусника. Корабль летел вверх в гости к Николе, у руля стоял он, Косточкин, с кормы свисал длинный, как Млечный путь невод. Шел снег, его хлопья падали на забытую на земле книгу Мартына Задеки. Фолиант вдруг стал скукоживаться и превратился в карту родной страны, по меридиану вместо привычного короткого названия было написано: «Институт Сновидений». Крохотные поезда, спешили по карте сквозь пургу в разных направлениях, пассажиры спали, их сны разноцветные, как конфетные фантики летели к звездам, но не долетев, застревали в ячее рыбацкого невода. Никита Юрьевич понял, что попал внутрь осознаваемого сновидения. Во сне он закрыл лицо руками, чтоб не дай бог не проснуться, как делал только в далеком детстве.

В канун Рождества Николаю М. лезли в голову неприятные мысли. Утром, вынув из почтового ящика открытку от дочери, сбежавшей на ПМЖ в Германию, М. узнал, что дочь с мужем отправляются на Рождество в Марокко, а не сюда в Старгород. Издатель год водил его за нос, а недавно признался, что если не найдется спонсор, труд М. по истории города напечатать в ближайший год не удастся. И правда, кому есть дело до того, что Христофоровский монастырь, основанный святым Ефремом в XI веке, сегодня, после отделения Украины, самый древний монастырь на Руси? Вчера и в церкви, и в мэрии денег на издание ему тоже не дали. Верх безумия – верить, будто под ногами у нас надежная опора. С самого начала наша история убеждает в обратном. Казалось, мы двигались, ступая на твердую почву, и вдруг обнаружили, что ничего похожего на почву-то и нет, а главное – нет ничего похожего на движение. Демократические преобразования, в которые М. так поверил, обернулись пшиком, наука его оказалась городу не нужна, он не нужен дочери, а толпа на улице провожает его берет и очки тяжелыми, недоброжелательными взглядами. Страшно даже представить эти глаза во время бунта. В 1611 году здесь, на валу Окольного города, повесили аптекаря фон Роде, приняв его за шведского шпиона. Нет, слово «ближний» в больших городах бессмысленно. Может оно уместно на селе, где каждый знает каждого, и все могут по-соседски любить и ненавидеть друг друга?

Так, накручивая себя, М. вышел на Большую площадь. В центре стояла елка, где-то весело вопили дети. К М. подскочила цыганка, ввернула ему сахарного петушка на палочке, выхватила сто рублей из кошелька и, убегая, посулила, что сегодня он встретит счастье. М. присел на скамейку, развернул целлофановую обертку, сунул петушка в рот. Вкус жженого сахара напомнил, как здесь, около Кремля, они с другом Васькой катались с ледяных гор. Их специально заливали смотрители городского парка. Тут же они курили тайком сигареты «Дымок», прятали оставшуюся пачку в потайное место и шли домой, веселые и мокрые до нитки, и сосали таких же вот петушков на палочке, чтобы отбить запах табака. Или жевали мускатный орех, гадкий и ядовитый, наполнявший рот парфюмерным привкусом, стоивший зато дешевле, чем два петушка. Васька восемь лет назад попал в аварию, потерял жену и дочь, стал инвалидом и, кажется, спился. М. вдруг решил его навестить.

Васька жил все в том же сталинском доме, где сорок пять лет назад родился и М., в той же коммунальной квартире на три семьи. Встретил он Николая радостно, провел в комнату, достал из холодильника кильку, нарезал бородинского и разлил водки. Очень скоро от радости встречи не осталось и следа – Васька захмелел и начал плакать – два дня назад он похоронил любимую овчарку Раду, единственное живое существо, любившее его. Пьяный, паникующий, он повторял, что покончит с собой. М. принялся успокаивать школьного друга, находил умиротворяющие доводы, и, пытаясь переубедить, странным образом успокоился сам. Водку допили, обнявшись, посидели, вспомнили детство. Потом Васька откинулся на продавленный диван и захрапел. Николай накрыл его ватным одеялом и пошел домой.

Он шел и думал, что верный способ справиться с собственным сумасшествием – навестить того, кто безумней тебя. Ну умерла собака, заведи другую, ну не напечатали книгу, напечатают еще, в конце-то концов, он работает на историю, для которой год-два не значат ровным счетом ничего. На лестничной клетке его окликнула соседка Настя, робея, пригласила встретить с ней Рождество. Согласие он дал, поспешил домой, принял душ, надел костюм и белую рубашку, взял бутылку шампанского.