Абэ Кобо: Вторжение

Всю ночь напролет я воевал с мышами в кладовке, сплошь затянутой паутиной. Не сомкнув глаз, весь разбитый от страха, унижения, бессонницы, я размышлял. Я дал себе клятву отомстить и выработал план действий, к которому приступлю завтра. Вот что я решил: во-первых, пойти на свидание с С. раньше, чем туда отправится старший сын (она в опасности, я должен объяснить ей ситуацию, должен начать борьбу вместе с ней); во-вторых, найти какого-нибудь порядочного адвоката; в-третьих, расклеить обращение к соседям по дому. (Недавно моряк из второго номера повесил листовку с протестом против повышения квартирной платы, и соседи поддержали его).

Прозвенел первый трамвай. Я решил, что пора выбираться из кладовки. Но тут кто-то прошел в уборную, и пришлось подождать, потому что лестница с чердака проходит как раз мимо уборной. В этот короткий промежуток времени меня свалила усталость. Потеряв над собой власть, я заснул.

Я проснулся от стука в крышку люка, через который проникали в кладовку. По пробивавшемуся откуда-то свету я понял, что уже рассвело.

– Скорее, скорее! – торопил чей-то голос.

Я утер выступившую на губах слюну и открыл крышку. Передо мной стояла девушка.

– Я за вами, – сказала она и присела рядом. – Верно, проголодались? – Она протянула мне кусок хлеба с маслом.

– Который час?

– Уже за полдень.

– Вот проклятие! – Я вскочил, она с легкой улыбкой остановила меня.

– К С? Опоздали!

– Что они со мной делают?

– Таковы человеческие отношения. Древний грех.

– Воры!

– Мне вас жаль.

– Сумасшедшие!

– Кто? Они? Своеобразные люди, но сумасшедшими их вряд ли назовешь. Разве что мать. Та-то ненормальная. Твердит одно: гадость, гадость! Воображение у нее, видно, гадкое. Она забыла все другие слова. И всегда повторяет что говорит отец.

Я был удивлен.

– Ты мне сочувствуешь?

– Да, я тебя люблю.

Я сходу решил изменить первый пункт намеченной программы. Взять в союзники Кикуко и тем подорвать вражеский лагерь изнутри!

– Ты мне поможешь?

– Конечно, я за этим пришла.

– Мне надо найти какой-то выход, ты с этим согласна?

– Да, надо поскорее ускользать.

– Ускользать… Ты права. Ускользать. Нельзя дальше жить с подавленным рассудком.

– Любовь! Дело не в рассудке, в любви. Лишь сила любви дает нам жизнь.

– Согласен, согласен. Но там, где нет разума, нет и любви.

– Ты ошибаешься. Наоборот, именно в любви находит свое завершение разум.

– Да, пожалуй, – с готовностью согласился я. – В общем, наши взгляды совпадают. Отныне мы должны во всем помогать друг другу. С первого раза я почувствовал, что ты в этой семье особенная. Поэтическая натура. Ты и красива, как ангел. Будь ты независима от этой семьи, я бы, пожалуй, тебя полюбил.

– В демократическом обществе каждая личность независима.

– Тогда давай подумаем, как нам вышвырнуть эту компанию.

– Вышвырнуть? Убежим мы с тобой.

– Ну зачем же? Получится что мы уступили. Их надо выгнать, ведь комната-то все-таки моя. Куда ни беги, везде жилищный кризис. Куда денешься!

– Я говорю в другом смысле. Бегство – это проблема духа. Бегство на пути любви, которая одна дает нам силу вынести все.

– Как тебя понимать? Выходит, ты все одобряешь?

– Не одобряю. Но изменить ничего нельзя. Каждому свое.

– Ах так? – Я встал, смахнул паутину с лица. – Все-таки на поверку ты мне враг. Может, ты вообще шпионка, а я-то доверился?

– Так я и знала, что ты это скажешь. – Аромат ее волос коснулся моего лица. – Сколько раз я любила таких, как ты, но ни разу не встретила взаимности.

Голос Кикуко звучал меланхолично. Чувствовалось, что она говорит правду. Это меня тронуло. И все же я не мог довериться своему впечатлению. «Сколько раз…» – невольно повторил я. Внезапно смысл этих слов дошел до моего сознания, и мне стало жутко. Я должен был уточнить.

– Значит, уже много таких, как я, попадало в лапы твоего семейства?

Девушка потупилась и кивнула. Я спросил:

– А что было с ними потом?

Девушка протянула мне белые руки, похожие на рыб, плывущих в тени утесов. Ее голос, окрашенный грустью, стал еще нежнее.

– Утомленные, они все уходили на покой.

– Другими словами, умирали?

Волшебство чердака вдруг обволокло мое сознание. Я привлек девушку и приник к ней в поцелуе. Между нашими лицами потекли чьи-то слезы.

В тот вечер пришельцы заставили меня забить люк возле уборной, а в потолке моей комнаты над шкафов проделать выходное отверстие. Теперь на чердак можно было попасть только через комнату. Таким образом, я был поставлен под неусыпный контроль.