Джеймс Данливи - Волшебная сказка Нью-Йорка

Кристиан, расставив ноги, стоит в первом вагоне болтающегося поезда подземки. Мотаются цепочки, ветер задувает в дверь. Когда мы вырываемся из-под земли, вспыхивает солнце. Впереди сверкают серебристые рельсы. Станции с дощатыми полами и нависающими островерхими кровлями. Последняя остановка. Спускаюсь по темным железным лестницам, по которым мне прежде столько раз приходилось взбираться. Мирные послеполуденные выпивохи без пиджаков сидят в кабачке. Перейдя улицу, ожидаю на автобусной остановке. У кладбищенских ворот. Влезаю в автобус. Лица сидящих. Глаза, за которыми накрепко заперто почти неприметное узнавание.

Кристиан в который раз шагает по изогнутой Парковой. В сторону памятника. Бронзовый орел, закогтивший красноватого мрамора шар. Имена павших патриотов. Пушка, на которой я часто играл. Напротив за улицей поле битвы с индейцами. Фонтанчик. Зажимал большим пальцем струю, брызгая в лица детей. Забор, на котором мы все сидели, наблюдая взлет зеленых светляков и онанируя. Дорога из школы домой. Брел, надеясь, что знания, скрытые в книгах, которые я волоку, всползут по моему запястью прямиком в мозги. И гадая, где теперь все. Что поделывают. Небось, дуют в кондитерских содовую. Мне-то оставалось только облизываться, потому что я и десяти центов не мог наскрести. Теперь здесь, в стоящей на шоссе машине попивают пивко полицейские. Сидят в красивых синих мундирах, ожидая того, кто превысит скорость. Разглядывают меня сквозь темные очки. Сроду не видел ни одного такого пуза, да еще синего. Углядели мои туфли. Тычут в меня большими пальцами. Я лишь глянул в ответ, состроив такое лицо, будто я знаком кое с кем, который знаком еще кое с кем, который кое-что из себя представляет, так что вы лучше держитесь подальше. И проследовал мимо, на лишний дюйм выпятив грудь. Большого впечатления не произвел, но хоть не арестовали и на том спасибо.

Шарлотта в длинном платье из белых кружев и широкополой соломенной шляпе на волосах цвета сена, сметанного в стога. Мы спускаемся по красным ступенькам ее дома. И она удивленно приоткрывает рот. Оглядев меня от светлых волос до персиковых туфель. Я приветственно поднимаю забинтованную руку. В кармане последние скудные доллары, которые я вправе потратить. Тихий солнечный вечер, поднимается ветерок. Она говорит, что мать разрешила взять ее машину.

— Куда поедем, Шарлотта.

— Поедем куда-нибудь.

И мы едем на север. По задним улочкам детства. Где началось столь многое в моей жизни. Последние часы которой я, как мне казалось, доживал всего несколько дней назад. Монахиня в больнице, услышав от меня, что я умираю, сказала, нет, мистер Кристиан, вы еще не готовы к встрече с творцом. Живущим, как говорили мне, на вершине холме, в окруженьи лугов, зелень которых пронизана лютиками.

Корнелиус ведет темно-серый восьмицилиндровый двухдверный автомобиль. Останавливается у придорожной забегаловки, на краю построенного в лесу огромного квартала многоэтажных домов. Чтобы выпить виски с содовой под тускло синими лампами. Едет дальше мимо разляпистого кирпичного здания, под голубоватой шиферной крышей которого я когда-то учился. За окнами солнечных классов росли ели, голубоватые окончания их верхних ветвей касались стекол, и на мили вокруг лежали холмы и пригорки, и чистые, волшебные озера. И лучше всякой алгебры казался звук, с которым ветка скребла по стеклу бесконечными и бессмысленными послеполуденными часами. А прикосновение к ее коже казалось прекраснее всей истории с основами гражданственности вместе. Ты жив, пока сам этого не сознаешь. Осознается лишь приближение смерти. Потому что ты изо всех сил пытаешься его задержать. Когда уже слишком поздно и ничего задержать нельзя. Вот и Фани Соурпюсс села в поезд и уехала навсегда. Дальше, чем ушли дни нашей юности. Когда о чем бы мы ни говорили, все отзывалось мечтой. Те дни были лучше нынешнего. В который я веду машину Шарлоттиной мамы, не имея водительских прав. Последний памятный вечер. Из всех иных вечеров, проведенных мной на этих дорогах. И обремененных надеждами. На то, как я разбогатею. И забравшись наверх, взгляну оттуда на прочих людишек. Смешавшихся в кучу, чтобы легче было понять, насколько ты превосходишь всю их дрянную ораву.

Сворачиваю налево, на мощеную булыжником дорогу. Взбираясь на вершину холма вдоль трамвайных путей. Снова налево между высокими и прямыми, тесно растущими ильмами. Знавал я когда-то здесь одно заведение. По усыпанной шлаком дорожке спускаюсь к автомобильной стоянке. Рядом со старым, но гостеприимным ресторанчиком. С фабричными окнами. И целительной атмосферой. Сюда мы рука в руке войдем с Шарлоттой и усядемся за накрытый белой скатертью стол. Я уже вижу его сквозь листву на расположенной ниже террасе.