Джеймс Данливи - Волшебная сказка Нью-Йорка

— Какая глупость. Какой же вы чужак. Вы никакой не чужак.

— Я знаю, то, что я сейчас скажу покажется вам ужасно тщеславным, но я всего лишь твержу людям, послушайте, как чудесна песня, которую я пою. И все и всюду, взглянув на меня, говорят, знаешь, дружище, может, она и красива, но только кто за нее заплатит. И если мне придется и дальше повторять им в ответ, увы, никто не заплатит, повторять все чаще и чаще, я, вероятно, умру.

— Боже мой, Корнелиус, как я вас понимаю.

— Правда.

— Да.

— Спасибо, миссис Гау. Скажу вам честно, как на духу, когда я ехал сюда, я думал сыграть с вами и вашим мужем довольно подлую шутку, притворившись, что не могу говорить.

— Но мне-то как раз не терпелось почитать ваши записочки. После того, что Говард рассказал о некоторых из них.

— Но когда я увидел вас, стоящей в дверях. Меня вдруг пронизало желание быть честным. И я не смог солгать. Только не вам.

— Как интересно.

— Миссис Гау. Можно вас попросить. Пожалуйста, подойдите немного ближе. Мне так нравится ваш запах.

— Правда.

— Да.

— Я подойду. Сяду на подлокотник вашего кресла.

— Я вас не трону.

— Я знаю.

— И еще, миссис Гау, что меня сильнее всего удручает, так это то, сколь многие старались помочь мне, едва я сошел с корабля. Были со мной милы. Открывали мне свое сердце. Ваш муж помог мне. И мистер Вайн, владелец погребальной конторы, вы могли недавно видеть его рекламу, он без малого спас мне жизнь.

— Он, должно быть, хороший человек.

— Да. А в детстве, это было что-то ужасное. Я чувствовал,

что никто не любит меня. Когда я шел по проходу в церкви,

первый раз в жизни шел ко святому причастию, одна из сидевших там женщин с ненавистью взирала на меня. И я не отрывал глаз от моих белых туфель, уже к тому времени слегка посеревших. Конечно, я помнил, как насыпал сахар в бензобак ее мужа, и понимал, что доказать этого ей никогда не удастся. Но ведь так поступают все дети. После этого двигатель уже никуда не годится. И она возненавидела меня. Вы только не подумайте, что я склонен жаловаться на судьбу.

— О нет, вы вовсе не производите подобного впечатления, совсем-совсем нет. Здешние ребятишки тоже так поступают с Говардом.

— По-моему, эта история с винокурением произвела на вашего мужа очень тяжелое впечатление.

— О, я думаю, он с самого начала догадывался, что там происходит. Говард такой хитрец.

— Как замечательно вы пахнете, миссис Гау. И ваши веки. Просто невероятно, с какой точностью они прикрывают ровно половину глаз.

— А вы хорошо видите в темноте.

— Спасибо.

— Ваш запах мне тоже нравится.

— Спасибо.

— И знаете, Корнелиус, вам не следует так уничижительно к себе относиться. Вы тогда написали Говарду. Что кажетесь себе ничего не стоящим. Если ваша песня прекрасна, кто-нибудь обязательно услышит ее и так о ней и подумает. Возможно, вы с этим не согласитесь, но и Говард, должно быть, по-своему слышит ее. Я-то слышу определенно. Вернее, не я, а что-то внутри меня. Может быть, сухожилия или голосовые связки, но что-то на нее отзывается дрожью. И скажите, Корнелиус, у вас есть кто-нибудь.

— Нет.

— У каждого есть. Хоть кто-то.

— Миссис Гау, если бы мы встретились не сейчас. А, скажем, много лет назад. В школе, к примеру. Мог ли я показаться вам привлекательным.

— Конечно, могли. Но почему вы спрашиваете.

— Потому что я, в сущности, никому не нравился. Во всяком случае, таким красавицам, как вы. Способным получить кого-то, по их представлениям лучшего.

— Кому-то вы непременно должны были нравиться. Иначе вы бы не стали таким, как сейчас.

— Дядя однажды купил мне зеленый велосипед. И еще у меня была тетя, которая пекла мне яблочные пироги, сочные, сладкие, с корицей. Я обычно приходил к ней утром в субботу и съедал весь пирог.

— Целиком.

— Да.

— Мне кажется, Корнелиус, вы слишком требовательны. К людям. Очистить столько яблок, это большой труд. Но каждый раз, когда вам захочется яблочного пирога, приходите ко мне, я вам его испеку.

— Неужели испечете.

— Да. Конечно испеку.

— И не станете возражать, если я съем его целиком.

— Не стану.

— Я бы с радостью пришел и съел испеченный вами пирог, миссис Гау.

— Неужели придете.

— Да, конечно приду. Я уже ощущаю его вкус.

— Правда.

— Да, правда. У меня уже слюнки текут. И вы ведь не будете против, если я водружу на него огромную глыбу мороженного.

— Нет, не буду. Я против другого, я против того, чтобы и дальше сидеть на подлокотнике вашего кресла. Потому что больше мне этого не выдержать. Потому что вы можете получить от меня все, что хотите. Какой угодно пирог. Я сама вам его отдам. Но пожалуйста, пожалуйста, не заставляйте меня ждать дольше. Иначе я убегу. О господи, я дурная, дурная женщина. Свалиться вам прямо на колени. Поцелуй же меня, поцелуй. О боже. Поцелуй меня. Сейчас я нарушу супружескую клятву. С тобой.