Меир Шалев - Несколько дней

Очарованный альбинос решил угостить их лакомством, еще более вдохновляющим к пению, чем гашиш. Он посеял во дворе мак, а когда взошли ростки, сделал продолговатые надрезы на стеблях и собрал немного белого тягучего сока. Вскоре расцвели, вытянувшись, высокие маки и озарили двор греховно-алым светом. Тяжелые головки цветов раскачивались медленно и плавно даже в самый сильный ветер.

Яаков, живший по соседству, не раз любовался через забор этими огненными цветами и клетками с бандуками, а новая работница Рабиновича никак не выходила у него из головы.

Если долго, не отрываясь, смотреть на маки, а потом закрыть глаза, то на внутренней поверхности век какое-то время еще можно наблюдать их черно-красные головки. Яаков созерцал их часами, то приоткрывая глаза, то прищуриваясь, и не догадывался даже, какую опасность таят в себе подобные эксперименты.

В одну из ночей, через несколько месяцев после прибытия Юдит в деревню, зеленый грузовик бухгалтера въехал в ворота на удивление уверенно и не вихляя. Альбинос, трезвый и энергичный, как ребенок, сгрузил с него мешки с цементом и известью, а также кирпичи, доски и железные прутья.

Яаков проснулся от шума и выглянул в окно. В темноте за забором плавала белесая голова, и, судя по ритмичности звуков, Шейнфельд понял, что альбинос — опытный строитель, а в темноте ориентируется, как кошка. В течение нескольких дней он следил за постройкой, и ему показалось даже, что бухгалтер временами приветливо поглядывает на него. И действительно, однажды вечером альбинос, усевшийся по своему обыкновению с книгой и стаканом в саду, неожиданно снял с глаз темные очки, уставился на Яакова розовым взглядом и радушно улыбнулся.

Страх пригвоздил Шейнфельда к месту, и смутное волнение охватило его.

— Ну, что ты все торчишь у забора? — спросила первая красавица деревни. В ее голосе звучала не обида, а лишь тревога и беспокойство.

— Просто так.

По ночам Ривка прислушивалась к неровному стуку сердца мужа и к змеиному шороху тоски в его груди, а днем затыкала уши, дабы не слышать трелей канареек, предвещавших беду. Ей было неуютно и одиноко под хрустальным колпаком своей красоты, и вспомнила она слова своей матери о том, что у красивых женщин не бывает настоящих подруг.

Папиш-Деревенский рассказывал, что поначалу местных женщин как магнитом тянуло к Ривке. Некоторые предпочитали держаться на безопасном расстоянии и лишь глазели, а те, кто посмелей, подходили поближе и касались ее и раскрывали рты, не догадываясь о том, что попросту хотят дышать тем воздухом, который она выдыхает. Когда же, к своему разочарованию, они убедились, что красота незаразна, Ривка осталась в одиночестве.

Так пел своим зычным голосом Папиш-Деревенский, отбивая ритм пальцами на своих коленях.

Никто не знал, что у новой работницы Рабиновича за душой. Люди с любопытством поглядывали на нее, ожидая заметить какую-нибудь мелочь, намек, что приотркоет завесу таинственности, — деталь одежды, незнакомый запах духов или специй. Но только крик раздавался по ночам из хлева, а уж он, конечно, никому ничего не объяснял.

Женщины Кфар-Давида обменивались незаметными, толькo им понятными сигналами, подобно сдавленному пискуполевых мышей, предупреждающих друг друга о голодном шакале, рыскающем поблизости. Однако в Юдит не было ничего хищного. Была некая загадочность, не напускная, короткие, точные движения рук, всегда пахнувших лимонными корками, и ласковые прикосновения к Наоми, а еще эта вечная стена, отделявшая Юдит от окружающих, иногда непробиваемая, как камень, а иногда — прозрачная, как виноградная кожица. Было заметно, что руки ее привычны к вилам и вожжам, умело обращались с утюгом и половником, а доить она научилась довольно быстро. Вначале, правда, Юдит доила, как все новички — двумя пальцами, большим и указательным, но вскоре Моше научил ее доить всей ладонью, попеременно нажимая на соски всеми четырьмя пальцами, от указательного до мизинца, и через какое-то время, судя по звону молочных струй о жестяное днище ведра, можно было подумать, что работает опытная доярка.

Одна за другой, как страницы книги, открылись ей все тайны хлева. Юдит научилась распознавать корову, собирающуюся лягнуть, еще до того, как та подумала об этом, определяла болезнь теленка по носу и походке, и ознакомилась с иерархией, установившейся среди коров.