Меир Шалев - Несколько дней

Он вылез из кабины, чтобы осмотреть повреждения и оценить убытки.

— У этого грузовика бампер как бычий лоб, — с гордостью констатировал Сойхер.

Мир, в котором жил Глоберман, был прост, понятен и логичен. Суть вещей, окружавших его, была ясна и неоспорима, знамения, являвшиеся ему, были понятными и очевидными, поэтому окончание каждой своей фразы он увенчивал громкими точками.

— А если у женщины, — продолжал он, — на верхней губе есть немного пушка, не усы, упаси Боже, а так, только намек, — это тоже добрый знак. Он указывает на то, что сердце у нее горячее, а лес на ее холмике густой и красивый.

Сойхер вытащил из бумажника купюру и пригвоздил ее к стволу сломанной яблони.

— Чтобы никто не сказал, что за Глоберманом нужно бегать и что он не возмещает убытков наличными, — пояснил Сойхер. — Так ты все понял насчет холмика?

Дорога круто забирала вверх, грузовик карабкался по ней, царапая бока о колючий кустарник, росший по обе стороны, и мы вкатились в эвкалиптовый лес.

Тропинка, некогда протоптанная сапогами Сойхера, а также копытами его жертв, и бывшая шириной примерно с коровье брюхо, со временем расширилась до размаха колес его грузовика, и теперь следы шин были единственными на ней.

— А вот и жулик, тут как тут, — сказал Глоберман.

На выезде из леса показались ворота бойни и фигура хозяина, облокотившегося на них.

— Ты, главное, ничего не говори, только смотри и учись. С этой свиньей нужно быть начеку, он великий вор и научился этому, как и все мы, у своего папочки. Откуда, думаешь, я узнал об этом? От своего отца, который учил меня, кого нужно остерегаться. Когда в магазин заходил какой-нибудь лопух купить кошерного мяса, [55] Кошерное мясо — мясо, допущенное к употреблению в пищу в соответствии с еврейскими религиозными ограничениями. папаша засовывал руку за спину, в штаны, и хватал себя за тухес, а когда клиент смотрел на мясо и спрашивал: «Дас из глат?» [56] Дас из глат? — Это кошерное? ( идиш ). >, он, поглаживая свой зад под штанами, отвечал: «Йа, [57] Йа — да ( идиш, нем. ). йа, дас из глат!» Потом его спрашивали, почему он врет, тогда, безо всякого стыда, отец снимал штаны, поворачивался и говорил: «Глат или не глат? Потрогай сам и почувствуешь, какая гладкая!»

Довольный моим смехом, Глоберман припарковал грузовик и спустил с него корову.

— Подожди, ты еще не слышал, как он говорит! — прошептал сквозь закрытые челюсти Сойхер. — Он гнусавит, и этим все сказано, Зейде. Тот, что гнусавит, — вор. И точка! Мы все устроим честь по чести, только помни: не вмешивайся, а главное, не проговорись, за сколько мы купили эту телку.

Гнусавый мясник придирчиво осмотрел корову, дал ей пройтись, похлопал ее по позвоночнику, ощупал крестец и железы на шее, а также произвел все те проверки, которые до этого проделал Глоберман.

— Ну, и сколько ты хочешь за эту дохлятину? — под конец спросил он.

Соперники пожали друг другу руки, и церемония началась.

— Семьдесят лир, — крикнул Глоберман и с силой хлопнул ладонью по ладони мясника.

— Тридцать пять! — прогнусавил тот и тоже хлестнул Сойхера по руке.

— Шестьдесят восемь! — выкрикнул первый.

— Сорок! — проорал гнусавый.

— Шестьдесят пять!

Звуки ударов постоянно нарастали, гримасы боли мелькали на лицах торгующихся.

— Сорок три с половиной!

— Шестьдесят четыре!

— Сорок шесть!

Наступила короткая пауза. Двое смотрели друг другу в глаза, побагровевшие руки были готовы разойтись.

— Бэнэмунэс парнусэ? — спросил Глоберман.

— Бэнэмунэс парнусэ, — согласился мясник.

Они расступились, потирая избитые ладони.

— Ладно, — протянул мясник, — получай семь с телки, грабитель.

— Пятьдесят девять лир, — сказал Глоберман.

Мясник отсчитал деньги, Сойхер снял с коровы свою веревку, смотал и повесил на плечо.

— Когда я услышал: «с половиной», то сразу понял, что все закончится бэнэмунэс парнусэ, — сказал Глоберман, когда мы уехали.

— Ты знаешь, что такое бэнэмунэс парнусэ? — спросил он на обратном пути.

— Нет.

Сойхер кивнул головой.

— Открой уши и слушай. Бэнэмунэс парнусэ — это честный заработок. Если мы с мясником не сходимся в цене, он говорит, сколько навара мне причитается за эту корову. Если я купил ее за пятьдесят две лиры, а он сказал, что бэнэмунэс парнусе — семь, то мне с него причитается пятьдесят девять лир, понимаешь?

— Так почему бы тебе не сказать, что купил ее за пятьдесят пять?