Меир Шалев - Несколько дней

Он не успел сделать и шагу, как Юдит, резко поднявшись с места, тяжелой походкой, удивившей мужа, направилась к девочке и встала за ее спиной, будто ища защиты. Присмотревшись к жене повнимательней, он заметил округлую форму ее живота, красноречиво выдающегося вперед.

— Ты беременна! — радостно воскликнул он, но тут же осекся.

Собственные слова и постыдное сознание того, что в течение целых трех лет он не был дома, пощечиной ударили по лицу. Вдруг ему стали понятны тревога, скрытая в первых письмах жены, отчуждение, которым веяло от последующих, и отсутствие последних. Вспомнилось лицо хозяина, потупившего взгляд при его появлении, и кривляния большого черного ворона, с издевательским карканьем спланировавшего на землю перед ним. Быстро овладев собой после минутного замешательства, человек засунул деньги обратно в карман и взял свою дочь за руку.

— Пойдем, папа увезет тебя в Америку, — тихо проговорил он.

— Я хочу взять с собой куклу, — со спокойствием, удивившим обоих взрослых, ответила та.

— Не нужно, — сказал человек. — У тебя будет новая кукла. Не бери отсюда ничего. Поедем сейчас же.

Пригнувшись, он вышел наружу, и девочка, крепко сжимая куклу в руках, пошла следом за ним.

Юдит осталась стоять, не поднимая глаз. Рука, недавно гладившая дочь, бессильно повисла в воздухе. Ужас пригвоздил ее к месту. Она лишь чуть пригнула голову, и ожидание удара мурашками сползло по ее позвоночнику.

Перед тем как захлопнуть за собой дверь, человек обернулся и, улыбнувшись профессиональной улыбкой американских приказчиков, плюнул на порог, презрительно бросив: «Шмуцике пирде» — ругательство до такой степени грязное, что даже знатоки идиша затрудняются с переводом. Грубиян Глоберман, речь которого наполовину состояла из ругательств, и тот долго откашливался, прежде чем объяснил мне его смысл.

Человек затворил калитку на крюк, прошел мимо грядок, среди которых, весь перепачканный красной глиной, стоял сосед, притворяясь всецело погруженным в луковицы и морковь, и исчез с девочкой по ту сторону кипарисовой рощи. На шоссе он остановил попутный грузовик, направлявшийся из Рас-эль-Аин, сунул в руку изумленного водителя долларовую купюру и приказал ему ехать в Яффский порт.

Вечером пришел возлюбленный Юдит и застал ее, бледную как смерть, сидящей в одиночестве за столом.

— Он вернулся?

Юдит не ответила, поскольку вопрос был задан ее левой, глухой стороне.

— Он забрал с собой ребенка? — уже кричал тот.

— Вернулся и забрал, — ее горло сдавил спазм рыданий.

— Я его из-под земли достану, скручу в бараний рог и верну дочку тебе, — взволнованно пообещал он.

Юдит взглянула на мужчину. Его пыл и стремительность, некогда вселявшие в нее такую уверенность, теперь вдруг показались ей жалкими и излишними.

— Не нужно ни за кем гнаться, крутить в бараний рог, и возвращать ее тоже не нужно. Это не ваши мальчишеские игры.

Перед ее мысленным взором развернулось безрадостное пророчество будущих дней.

— Она его даже не знала, — в конце концов выдавила Юдит, — ушла за ним, не сказав мне ни слова, даже не попрощавшись.

Мужчина сел рядом, прижав ее голову к своей груди, и ласково погладил по круглому животу.

— Остались мы, Юдит, ты да я, и скоро у тебя будет новая девочка.

Холодная, недобрая сила поднялась из глубины ее тела. Через полтора месяца она хладнокровно и безмолвно родила красивого мертвого младенца мужского пола.

— Мы поедем туда и найдем ее, — заверял мужчина, стоя над маленькой свежезасыпанной могилой. — Есть суд, в конце концов! Никто не вправе вот так, среди бела дня, отбирать ребенка у матери. В Америке тоже есть законы!

— Никуда мы не поедем. Приговор уже вынесен и приведен в исполнение.

Мужчина, любивший Юдит, увидел, как ожесточение овладевает ею, течет по венам, известью въедается в кожу. Увидел и понял, что лучше уйти и больше не возвращаться.

Таким образом завравшийся ревизионист из Еврейских батальонов повлиял на судьбу многих людей. Тот, чья жизнь, так же как и моя, тесно переплетена с вопросами «Если бы…» и «Не будь бы…», найдет в данном повествовании достаточно пищи для размышлений.

Ведь если на минуту вообразить, что этот литейный завод в Уильмингтоне существовал на самом деле, тогда выходит, что первый муж моей матери вернулся бы домой в срок и меня бы вовсе не существовало на свете. Если бы я все-таки родился, то был бы сыном другого отца, который назвал бы меня другим именем, не спасающим от Ангела Смерти.