Виктория Токарева - Хэппи энд

Эти ее лица — радостное, несчастное, внимательное — как зеркало, в которое он смотрелся и видел в нем себя, невероятно преображенного, прекрасного. Вот чем была Танька. А последний год — что он видел в этом зеркале? Жалкого никчемушника. Гвоздя в доме и то не может вбить.

И как изменилось Танькино лицо. Она стала похожа на провинциальную учительницу в очечках, с аккуратненьким вторым подбородком, которая учит детей строго по учебнику. Своих мыслей нет.

Куда все делось? Москва сожрала.

Не надо было переезжать в Москву. Отец устроил прописку, в год Олимпиады. Москва была закрыта, но свои люди сделали прописку. Отец был хозяин края. У него друзья во всех хозяйствах, в том числе и на Московии. Чистоплюйка Танька морщила нос, однако благами пользовалась. И отцовскими деньгами пользовалась. При этом поднимала бровки, спрашивала: откуда? Иван отвечал: «От верблюда». На Востоке дары входят в традицию. На верблюдах привозили драгоценные ковры, кувшины с золотом. Но это в давние времена. Сейчас романтика ушла. Никаких верблюдов. Просто несут деньги в коробках из-под туфель и из-под сапог. Сколько рублей может уместиться в такой коробке? Иван не знает. Не считал. Мать считала. Потом делила деньги на части. Часть прятала в ванной комнате, за кафелем был тайничок. Часть посылала Ивану. Но Танька хотела, чтобы Иван сам зарабатывал. И оказалась права. Отец умер за год до перестройки. Умер рано и глупо. В шестьдесят лет. Лечили зуб, внесли инфекцию через иглу. Заражение крови. Чушь какая-то.

Через год после смерти у матери отобрали дачу, сказали: «На нетрудовые доходы». А отца объявили вором. Так и сказали: «Ваш муж был вор». Хорошо, что не дожил отец до этих слов. Умер как хозяин. Хоронили с почестями.

Иван ничего не мог понять. Отец, сколько он его помнил, работал с утра до ночи. Ходил пешком. Не барствовал. Брал деньги. Но он же не требовал. Не вымогал. Несли и оставляли. Все тогда брали, и он как все. А почему он должен быть другим?

Ивану было его бесконечно жаль. Жизнь отца, хоть и после смерти, была поругана. Где ты, отец? Где честь? Жена из дома выгнала. Спать негде.

Отворилась дверь. Вошла блондинка, похожая на Аникееву. Спросила:

— К вам можно?

— Проходите, — тускло сказал Иван.

Аникеева… Тварь. Это она сказала Таньке: свет не сошелся клином на твоем Иване. Учти, он хуже восьмидесяти процентов всех остальных мужчин. Раскрыла ей глаза. И Танька увидела мужа новыми глазами. И в самом деле: все песни он ей перепел. Ритмы отстучал. Слова отговорил. До потолка допрыгнул. Низок, низок оказался его потолок: двести рублей без вычетов.

Блондинка сидела и смотрела на Ивана. Он подвинул к себе телефон. Снова подошла дочь.

— Мариша, а давай встретимся на улице, — беспечным голосом предложил он. — Мне ведь не обязательно к вам заходить.

— Я у мамы спрошу, — сказала Мариша.

— Спроси. Я подожду.

— А ее сейчас нет. Она уехала на теннис.

«С Аникеевой, — подумал Иван и бросил трубку. — Аристократки».

— Я жена артиста Игоря Мишаткина. Знаете такого? — поинтересовалась блондинка. Тоже аристократка.

Иван не ответил. Он думал, где ему ночевать. Позвонил старому другу Коле.

До перестройки Коля назывался фарцовщик, теперь бизнесмен. Открыл обувной кооператив, пригласил армян, тачают модную обувь. На счету кооператива — три миллиона. Вот это потолок.

Коля подошел к телефону.

— Можно я у тебя переночую? — спросил Иван.

— Из дома выгнали? — догадался Коля.

— Примерно, — нехотя сказал Иван.

— Денег мало приносил? — догадался Коля.

— Примерно.

— Приходи. Только я сегодня в театре. Вернусь в одиннадцать.

— Договорились. — Иван положил трубку. Задумался: где он будет околачиваться до одиннадцати часов.

Эля смотрела на врача. Он и не собирался ею заниматься.

— Послушайте, — с интересом спросила она. — Вы зачем здесь сидите?

— Что? — Врач поднял на нее глаза. Глаза были странной, грушевидной формы: они долго шли узкими, а потом расширялись к вискам.

Иван Алибеков был полукровка, хотя правильнее говорить — двукровка. В нем текли две крови: славянская и мусульманская. Форма глаз как бы отражала борьбу двух начал и победу славян.

Эля споткнулась о его глаза и потеряла напор.

— Я жена артиста Игоря Мишаткина, — мягко напомнила Эля. — У него плохо с нервами. Если его поставят на учет, он будет невыездной. Я бы хотела частно.

Иван выслушал с отсутствующим видом, потом подвинул к себе телефон и стал цеплять пальцем диск.