Дмитрий Бавильский - Едоки картофеля

– Конечно же, нет, – тоном старой учительницы английского языка сказала Лидия Альбертовна и закусила нежелательные ассоциации кусочком жареного цыпленка, впрочем, только лишь отдаленно напоминавшего натуральное мясо.

Непохожесть продуктов на свои естественные прообразы поразила ее, наверное, более всего остального. Точно еда здесь стеснялась собственного происхождения, рядилась в странные, оторванные от реального мира упаковки, пытаясь убедить едоков, что они едят нечто особенное.

– У меня тоже сейчас возникло воспоминание о нашей юности убогой, – продолжил тему Данила, которому хотелось поскорее забыть колосящийся в душе страх разоблачения (но, черт возьми, какого?!). – В школе мы все ели лыжную мазь. Разного цвета в брусочках, напоминавших пластилин. Знаешь, о чем я?

– Да-да, кажется, вспоминаю…

– Мы таскали ее на уроках физкультуры… Потому что ее можно было жевать, как жевательную резинку. Зеленая такая, синяя… В подвале нашей школы располагалась лыжная база. Но это не важно. Жевательная резинка была тогда в большем дефиците, чем мыло. – Данила улыбнулся. – Ее просто не существовало. А нам всем хотелось попонтовать.

– Что ж, вполне естественное желание для растущего организма, – незамедлительно одобрила Данилу Лидия Альбертовна. Она не хотела его смущать, чтобы он смущался. – В моем детстве вообще принято было грызть известку, – зачем-то добавила она и мысленно обругала себя: лишнее.

– Мы жевали ее с таким героическим видом… Помню, еду я как-то в трамвае, а напротив сидит нагловатого типа пацан в модном, по тогдашним меркам, прикиде и гордо работает челюстями. Тогда еще на базаре продавали черную жвачку, которую варили из древесины, не помню, и все жевали древесину, гудрон, что-то еще… Жевать хотелось, в жеванье – жизнь.

Они тихо засмеялись.

– И я, уверенный, что он жует эту самую смолу, гордо так ему показываю кусочек лыжной мази, вытаскиваю как бы невзначай между зубов маленький зелененький кусочек… Знаешь, а он, не будь дурак, открывает рот, а во рту у него настоящая, белее белого, жевательная резинка, из которой он немедленно начинает надувать пузырь. Знаешь, что это значит?

– Нет, конечно. А что это значит?

– Пузырь можно было выдуть только из настоящей резинки фабричного производства, вот что. Тогда в пунктах обмена вторичного сырья можно было за 20 кг тряпок или макулатуры получить кубик югославской резинки, пахнувшей клубничным мылом. Видимо, он ее тогда жевал, не знаю… Но посрамил он меня тогда здорово. Я даже вышел на ближайшей остановке. – Данила откусил большой кусок биг-мака, точно заедая обиду.

– Да, я тоже хорошо помню эти сборы вторсырья… Голубые вагончики со всякой всячиной… Приезжали к нам во двор, народ сбегался, точно к балаганчику.

– Я очень любил школьные сборы макулатуры. Ее сваливали у нас на рабочем дворе, и я больше всего на свете любил копаться в этих сырых, пахнущих типографской краской пачках. Знаешь, – он доверительно нагнулся и понизил голос, – однажды среди старого хлама я нашел старый номер "Роман-газеты" с повестью Солженицына "Один день Ивана Денисовича".

– Да ты что?! – не поверила Лидия Альбертовна.

– Ну, точно. Тогда "Роман-газета" казалась мне самым главным журналом…

Напряжение, копившееся между ними, становилось непереносимым, жарким, откровенным. Поэтому, кое-как покончив с трапезой, они, по предложению Данилы, быстро оделись и вышли на мороз.

Сильный ветер мешал идти, нагнетая махровые клочья мглы. Людей вокруг почти не было. Лидия Альбертовна взяла Данилу под руку.

Куда податься бедным парочкам, у которых есть время, но нет места?

Поневоле начнешь интенсивно осваивать очаги городской культуры.

Особого разнообразия в этом отношении Чердачинск, состоящий в основном из спальных районов, не сулил. Конечно, всегда можно зайти в кафе или очередной фаст-фуд, но Лидия Альбертовна панически боялась встретить кого-нибудь из знакомых, срабатывал безотчетный инстинкт неузнавания. Лучше всего подходили для встреч кинотеатры: темнота – друг молодежи, но сколько же можно смотреть однообразные голливудские фильмы и молча страдать от невозможной близости. Ибо ничего такого Лидия Альбертовна позволить по вполне понятным причинам не могла, а Данила, словно бы и не торопился, выжидал, вероятно, пока созреет сама.

Поэтому когда Мурад Маратович принес билеты в концертный зал филармонии на отчетные выступления чердачинского академического оркестра, Лидия Альбертовна с радостью восприняла ленивый отказ вечно занятого Артемки и немедленно пригласила Данилу. А что такого, подумаешь, приятель сына, совсем еще мальчик, мало ли что может быть, это племянник из Троицка приехал, на лбу же не написано, да?