Гагарин давно заметил странное свойство метрополитена – ты можешь чувствовать спокойствие только тогда, когда вагон движется. Даже если поезд долго стоит на остановке с открытыми дверями (можно в любой момент выйти, успеть выскочить), к горлу подкатывает тусклая, тухлая тоска, желание и ожидание движения, которое скрадывает неровность чувств. Движение – всё, Гагарин это чётко понял и осознал, неважно куда вы движетесь, важно, чтобы вагон плавно раскачивался и скрипел на поворотах. Тогда кажется, что жизнь идёт правильным путём, что всё рано или поздно стабилизируется.
39.
Ну, и пусть никого нет, пойду один, в конце концов, и себя тоже нужно время от времени радовать… Дома Гагарин меняет носки и ещё раз прикладывается к бутылке. У него есть стильная фляжка, подаренная состоятельным пациентом, в неё сливаются остатки коньяка.
Чёрные туфли со шнурками (классика!) блестят как новенькие – у Олега есть особенная страсть чистить обувь, все его пары сверкают, как новенькие автомобили. В кармане куртки он носит специальную фланелевую тряпочку – ты можешь быть небрит, помят, круги под глазами, но обувь, но часы…
Часы – вторая страсть Гагарина, так уж повелось. Многого позволить не может, однако и те, что есть (снова подарок), отличаются стильным дизайном. Прямоугольник с золотым корпусом. Олег считает, что выглядят они убойно. Так оно и есть. Он всё время смотрит на них, как если боится куда-то опоздать. Опаздывать некуда. Его никто не ждёт. Это превратилось в игру. В нервный тик. Каждый свой шаг сверять. Сверяет.
На улице мгла, в ресторане рассеянный свет. Приятный полумрак.
Сжавшись, пружиной, Гагарин проходит кордоны, занимает угловой столик в нише. Ему зажигают свечу. Приносят меню. Пепельницу. Глаза привыкают. Тело оттаивает. Олег закуривает. Приносят аперитив.
Горячая волна, ага. Пьяный кураж снова подхватывает. Гагарин закидывает ногу на ногу. По-американски. Ему хорошо. Проводит ладонью по жёстким, седым вихрам. Раньше времени состарившийся мальчишка.
40.
Приносят салат. Большая белая тарелка, посредине смесь непонятного происхождения. Гагарин берёт вилку и нож. Когда-то он хотел научиться есть китайскими палочками. Востоком увлекался. Хотел в
Китай уехать. Или в Корею. Южную. Сейчас вспомнил: полумрак в стиле шанхайских кофеен. Курители опиума.
Грёзы уносят Гагарина в экзотический мир. На нём пробковый шлем. Он сидит вечером в номере отеля, пьёт виски и скучает по родине. Мимо рикши катят толстых узкоглазых мужичков, похожих на мешки с рисом.
Гагарин смугл, он устал. Он любит Восток, он знает: где-то там, за горизонтом сознания, есть промозглая страна белого, как варёный рис, снега. Крупного. Зернистого. И какая-то девочка в платье из мягких шелков с искривлённым позвоночником, ручной дракон с шарнирной походкой… Подходит к нему, смотрит непонятными глазами: что у неё на уме? Гагарин закуривает вторую.
Сердце, забранное тобой… Дерево, увешанное сердцами. Люди придумали любовь. Никого не нужно. Никого не нужно. Никого не нужно… Вышколенный официант приносит бутылку вина, предлагает отведать. Олег отвергает розовое и требует красное. Бордо. Хорошее вино должно быть ординарным. Ему хорошо. Незримая кореянка в ханбоке склоняется перед ним в поклоне. Тихо, без мыслей.
Она шепчет ему на ухо, от неё пахнет собачкой. Он представляет её аккуратно подстриженный лобок. Стриженный затылок, когда входит сзади. У неё смуглая и нежная кожа. Персик, ну, да. Европейки не такие… (20).
20.
Однажды Гагарин удивил жену, сказав, что в прошлой жизни, скорее всего, родился фермером в Алабаме. Ирина тогда задумалась – вот откуда странная нездешность мужа. Её мучило его постоянное отсутствие, вроде бы здесь, тут, рядом, а не слышит, глаз стеклянный, немигающий. Нос ещё больше заостряется, уши двигаются в странном напряжении, точно по ним бегают электроразряды колючих мыслей. Напряжённо думает, но о чём? А он, оказывается, в Алабаме прошлого века проживает. Сначала подозревала измену. Но сколько ни пыталась найти в жизни мужа следы чужого женского присутствия, так и не находила. Запахи, волосы… Да и приходит вроде вовремя. Только в кровати тут же отворачивается к стене и начинает храпеть. Говорит, что устал: дела, дежурства… кандидатскую начал писать. Может, он о кандидатской думает? Заглянула в файл, там пусто. Алабама, Алабама, штатик маленький такой…
А Гагарин уже давно видит сон про гористые места, покрытые разноцветными деревьями, про горные реки и голые степи, растянутые до самого горизонта. Ведь про фермерство в Америке Олег брякнул просто так. Не задумываясь. Безответственно. На самом деле, он уже давно и безнадёжно бредит востоком. Непонятной, непостижимой землей, устроенной по законам гармонии, внутренней и внешней. Очевидно же, что Азия возникала в его сознании как место, где можно спрятаться.
Читать дальше