Владимир Березин - Кормление старого кота. Рассказы

Я уминал кота в сумку, как тесто в квашню. Из сумки торчали голова и задняя лапа.

Кот хмуро рассматривал прохожих.

В воздухе пахло черемухой и духами. Женские платья, противно законам физики, уменьшались в размерах с ростом температуры.

Я так подробно рассказываю это оттого, что зимой хорошо вспомнить летнее тепло.

Итак, по аллее Миусского сквера шла молодая мать и курила, волоча за собой детскую коляску. Табачный дым был похож на дым паровоза с прицепным тендером.

Кот молчал и смотрел на троллейбусное гнездо имени Щепетильникова.

Я тащил кота в сумке, где, под ним, в газетах, лежало партийное мясо.

А в нашем доме от кота остался клочок шерсти на диване и болотный запах.

Но оказалось, что мы снова встретились с ним.

Хозяйка кота умерла, и он достался мне в наследство.

Была в нем, видимо, моя судьба.

Так вышло, что в детстве у меня не было никаких животных – ни собаки, ни черепахи, ни попугая, ни хомяка.

Теперь у меня появился кот.

Звать его теперь стали Василий Васильевич Шаумян.

Моего подопечного отличало то, что он вошел в мою жизнь печальным дедушкой, испуганным старичком.

Коту минуло уже тринадцать, и он встретил свой день рождения лохматым некастрированным девственником.

Нечто мистическое было в этом существе.

Ранним утром я вышел в коридор и увидел его стоящим на задних лапах. Кот в одиночестве учился прямохождению.

Нет, я слышал от одной девушки историю о кошке, которая открывала холодильник, доставала яйца и целыми тихо клала в хозяйские тапочки. Но кот, который на старости лет учится ходить на задних лапах, – это слишком.

Как-то я заметил, что он сидит перед мышью и грозит ей лапой.

Поймать ее он не мог.

Был он также невоспитан, гадил где придется и удивлял всех безмерной пугливостью.

Однажды он исчез, и мы уже прошлись по морозным февральским улицам в его поисках, уже повесили в подъезде объявление: “Кто приютил старого глупого кота…”

Уже разошлись не поднимая глаз по комнатам, уже всплакнули, уже печально легли спать, как я, замешкавшись, увидел несчастное животное.

Кот вылезал из-за буфета, где просидел сутки.

Сначала появилась задняя лапа, нащупала пол, за ней вылез хвост, появилась вторая лапа…

И тут Василий застрял. Он жалобно вскрикнул, и слезы навернулись мне на глаза. Никому-то он не нужен на этом свете…

Я вынул кота из-за буфета и посадил на ободранное кресло.

Будем вместе жить.

Однажды моя иностранка подвозила меня домой и зашла посмотреть на кота.

Кот испугался ее и сразу спрятался в безопасное место – за буфет.

В квартире было тихо. Моя жена куда-то уехала, а друг пошел в гости – к своей бывшей жене.

Через некоторое время я понял, что лежу и гляжу в потолок, гладя свою гостью по волосам. Это давно и хорошо описанная сцена, и об этом я больше ничего говорить не буду.

Кот все же вылез из-за буфета и жалобно, по-стариковски мяукнул.

Шлепая босыми ногами, я пошел на кухню и достал из холодильника кусок рыбы.

Кот ел воровато оглядываясь – он боялся моей гостьи.

Иностранка подошла ко мне сзади и облокотилась на мое плечо.

Спиной я чувствовал прохладу ее кожи.

Понадобилось еще много дней, чтобы кот привык к ней, но через месяц он даже начал брать еду из ее рук.

За это кот хранил нашу тайну.

Как-то я сидел на столе и наблюдал за ними – старым дряхлым котом и красивой молодой женщиной, не в силах понять, чем она займется сегодня – русской поэзией, шпионажем или любовью.

Но пока мы, странно связанные, были вместе.

Я расскажу еще одну историю. Чем-то она напомнила мне историю кота.

Еще через некоторое время я поехал в совсем другое место, правда, с прежней целью – заработать несколько денег.

Я перемещался по длинному переходу между станциями, где играют на гармонике и продают газеты.

На гармонике играл нищий, похожий на Пастернака. Он сурово смотрел на толпу, бредущую мимо него, и выводил вальс “На сопках

Маньчжурии”.

Он стоял на одном конце перехода, а на другом сидел нищий, похожий на Мандельштама. Мандельштам не играл и не пел, а просто сидел с протянутой рукой, уставившись в пол. Голова Мандельштама поросла грязным пухом, и он был невесел.

Перед мраморной лестницей меня встретил печальный взгляд.

Уворачиваясь от людского потока, стоял на костылях молодой инвалид.

Я подошел к инвалиду, и он улыбнулся.

Прижав костыли к груди, он обнял меня за шею, нежно и бережно, как девушка.