Алексей Варламов - Дом в деревне

Тут-то и жила хозяйка приглянувшейся мне избы Анастасия

Анастасьевна. Когда нежданно-негаданно я появился у нее на пороге и обмолвился насчет дома, руки у нее опустились, будто я принес горестную весть.

«Неужели откажет?» – подумал я тоскливо, представляя мнительный деревенский характер, избегающий всяких перемен. Однако я ошибался. Крепкая пятидесятилетняя Тася Мазалева мало походила на хрестоматийный образ темной безграмотной старухи, которую обманывает заезжий столичный жулик и покупает за бесценок вековой деревянный дворец. В деревенском доме она не жила лет двадцать, с тех пор как переехала в «Сорок второй», не знала, кому его продать и что с ним делать. С годами изба разрушалась и падала в цене. Огорода не было, и земля вокруг использовалась для покоса. Я был первым покупателем, но, почувствовав, что дом мне понравился, сметливая женщина назвала какую-то сумасшедшую цену плюс я должен был заплатить госпошлину.

Торговаться я не стал. Как раз в ту пору в моей жизни случилось горе: умер отец. Все деньги, что он оставил мне в наследство, я был готов истратить на дом. На «пионерке» с хозяйкой и ее молчаливым, сдержанным сыном мы поехали километров за двадцать в сельсовет. Дрезина везла нас через лес, наступавшие на узкоколейку ветки деревьев и кустов хлестали по лицу. Кое-где рельсы были разобраны, и приходилось слезать и перетаскивать машину на руках. Мы проносились над речками и ручьями, и я жадно смотрел по сторонам, привыкая к новой местности.

В сельсовете, однако, выяснилось, что для покупки необходимо согласие председателя колхоза. Жуликоватый мужичок, спущенный из района в это отсталое хозяйство под названием колхоз «Вперед» и мало походивший на должностное лицо, сперва заупрямился:

– А на кой ляд ты мне тут нужен? Ты ж не станешь в колхозе работать. Ко мне сейчас беженцы с Узбекистана едут. Вот они и купят избу.

Я был в отчаянии, а Анастасия Анастасьевна с сыном – в досаде: где б еще они нашли такого щедрого покупателя? Однако красного председателя переубедили поддатые, но трезво мыслящие трактористы:

– Да не… Никто эту избу не купит. Она на отшибе стоит. Туда если кого и поселишь, зимой дорогу чистить трактором придется.

– Ну, смотрите, мужики, вам с ним жить, – обронил председатель и не глядя на меня вышел.

В чистеньком здании сельсовета я вручил гражданке Мазалевой три тысячи рублей и, заплатив еще пятьсот госпошлины, получил бумагу, свидетельствующую о том, что отныне я являюсь владельцем дома в деревне Осиевской Бекетовского сельсовета Вожегодского района Вологодской области, после чего мы расстались. Сумма, конечно, была немалая. Но случилось это незадолго до гайдаровской реформы, и деньги все равно бы у меня пропали. Я только очень надеюсь, что добрая и разумная Анастасия

Анастасьевна, к которой я не испытываю ничего, кроме благодарности, сумела вовремя и толково их использовать.

Тем не менее, когда в деревне меня спрашивали, сколько я заплатил за Тасину избу, расчетливые колхозники укоризненно качали головами, осуждая расторопную землячку, а ко мне с самого начала отнеслись как к человеку, которого всерьез принимать нельзя.

Я был для них чем-то экзотическим и не поддающимся объяснению, чего деревенская душа пугается и не любит. В эти края не забрался еще ни один москвич или ленинградец, и никакие беженцы из Узбекистана селиться на холодном севере тоже не желали. Дома покупали обычно те, кто тут родился, потом уехал и на старости лет вернулся. Они засаживали землю картошкой, капустой и луком, разводили в теплицах огурцы и помидоры, держали скотину, летом к ним приезжали внуки из Оленегорска, Северодвинска, Никеля и других красиво поименованных, но малоприспособленных для жизни промышленных северных городов. Что делал здесь я и для чего истратил столько денег, они не понимали. А скажи я им о своем народолюбии, только пожали бы плечами.

Однако огорчить меня не могло ничто – у меня был свой дом. Это был так называемый передок – просторная и светлая летняя изба-пятистенок, к которой когда-то примыкала маленькая зимовка.

Полгода семья жила в передке, полгода в зимовке, где было теплее и не надо было тратить столько дров. Но зимовку Тася давно уже продала на вывоз, и от нее остался только заросший крапивой фундамент. Под одной крышей с летней избой стоял большой двор – хозяйственная половина дома. Нижняя часть двора отводилась для скотины, а наверху лежало сено и находился сенник – тесная комнатушка, запиравшаяся на амбарный замок, где хранились инструменты и где впоследствии я держал самые ценные вещи вроде электрической плитки, самовара и рыболовных снастей.