Анатолий Друзенко - Rrzepraszam Варшавская история

Мархлевского. Был такой большевик и поляк.

– Знаю, – кивает Михаил Владимирович и вздыхает.

…Со временем все станет на свои места. Улицу Мархлевского отменят.

Переименуют в аллею Иоанна Павла II.

На рассвете нас поднял будильник.

Занималось воскресенье. Варшава посапывала во сне. Две машины, приклеившись, миновали центр и устремились к Брестскому шоссе.

Я притормозил там, где год назад мы с Ларьком некстати столкнулись с лесниками.

– Домой-то когда?

– Не от меня зависит.

– А хочется?

– Даже не знаю.

Я долго стоял на обочине, глядя вслед “Москвичу” со знаком ручного управления на стекле.

Хотел было поискать могилу Барона, но передумал.

Десантник рассказал забавный анекдот.

Здесь умеют их рассказывать.

Стало руководство народной Польши замечать, что руководители среднего звена рано отдают концы: отказывает сердечная мышца.

Поручили ученым выяснить – проверить на белых мышах.

Через месяц звонят, говорят: приезжайте, выяснили.

Приезжают: Герек, Ярошевич…

Смотрят – два ящика. И там, и там – мыши. Но в одном – бегают, а во втором – лапками кверху.

– Вы что, – спрашивает Герек, – этих кормили, а этих нет?

– Совершенно одинаковый рацион.

– Может, с воздухом что?

– Один и тот же воздух.

– Температура?

– Везде двадцать градусов.

– Почему же эти бегают, а эти…

– Тем, которые уже не бегают, каждый день по два раза кота показывали.

Легнице.

Столица польской меди. И – группы наших войск.

Странно: идешь по польскому городу, видишь польские костелы, дома, польские вывески, и вдруг – по-русски: “Военная книга”.

Как в Чите.

Ура! Или – черт побери? В Варшаву пожаловал Алексеев.

Я опасался, не сорвусь ли в роли адъютанта. Она мне – как серпом…

Обошлось: Главный особо не загружал.

Я сопровождал его по кабинетам и даже переводчиком бывал.

Всюду Алексеев непременно задавал один вопрос. Видно, в Москве посоветовали.

– Насколько опасны ваши диссиденты?

– Что вы, пан-товарищ! – весело отвечали ему. – Какая опасность!

Сколько их? Ну, сто, двести. О чем вы говорите? Мы их потому и не трогаем. Иногда задерживаем и… выпускаем. Чтоб на Западе не шумели.

Лето началось со скандальчика. А он – с чего? Правильно: в корпункте затрезвонил телефон.

Иногда мне кажется, что флюиды, излучаемые человеком на другом конце провода, предопределяют тональность звонка: то воркует, то заливается в нетерпении, то бьет в набат.

На этот раз из трубки рвалось раздражение.

– Дупак говорит, – услышал я и приглушенно хохотнул.

– Чему вы смеетесь?

– Извините, это не к вам.

Не объяснять же, что с такой фамилией в Польшу лучше не заворачивать. “Дупа” означает место пониже спины. Употребляется с великим удовольствием и звучит в самых замысловатых комбинациях.

Гражданин с рискованной фамилией брал быка за рога:

– Юрий Петрович спрашивает, где наши журналисты.

– Какой Юрий Петрович?

– Вы корреспондент или нет? Не знаете, что в Варшаву “Таганка” приехала?

– Конечно, конечно. – Я сообразил, что речь о Любимове.

– Я директор театра, а Юрий Петрович интересуется, почему наши журналисты не приходят на спектакли, не берут интервью.

– Извините, но почему вы об этом меня спрашиваете?

– Вы же парторг журналистов!

– Не понял. Вы хотите, чтобы я по партийной линии обязал коллег являться на спектакли?

Гастроли “Таганки” ажиотажа не вызвали.

После своих режиссеров-затейников авангард Любимова показался полякам наивным.

Без привычного аншлага Маэстро занервничал.

Высоцкий хворал в Париже. Любимов уговорил его приехать.

“Гамлета” сыграли при полном аншлаге.

Зрители были в восторге.

Оксанка кричала “браво”.

Высоцкий бессчетно выходил с поклонами.

Я впервые видел его так близко.

Подумал: “Какое измученное лицо!”

Высоцкому оставалось чуть больше месяца.

Хотя – с какой стороны смотреть…

Тягостные сцены в мясном магазине, который называют

“дипломатическим”. Там отовариваются работающие в Варшаве иностранцы.

В обычных магазинах с мясом, колбасой – перебои. Выбросят – тут же очереди.

В “дипломатическом” – глаза разбегаются: шинка, вырезка, карбонад, ветчина, корейка, охотничьи колбаски.

Впускают строго по пропускам.

Бывает, кто-нибудь из “аборигенов” пытается проникнуть. Давка у двери, крики.

Выходишь с набитой сумкой – на тебя смотрят так, как будто ты не купил, а украл.