Борис Екимов - Предполагаем жить

– грязные".

Подались к Дону все вместе, добро, что рядом он.

Тем более на машине, большой, просторной, в которую садились с опаской.

– Да мы ее всю поизмажем, – отказывалась старая женщина. – Дев чата и так добегут, молодые…

Спасибо, что помог шофер – человек понимающий, добросердечный.

С трудом, но усадили всех.

Лоснящиеся чистотой и ухоженностью мягкие сиденья, сияющий никелем да лаком салон – все это пугало старую женщину и девчат. Они сидели боясь дыхнуть, словно куры на нашесте, лишь глазами стреляли.

Машина шла ходко, мягко покачиваясь на рытвинах да промоинах пыльной, мусорной, с давних, колхозных времен не правленной дороги.

Речная вода была по-летнему теплой, спокойной, просторно синея в зеленых берегах да белых песчаных отмелях. Малый Андрюшка барахтался на руках Ильи, норовил нырнуть ли, воды глотнуть, счастливо повизгивая. Девчонки купались на привязи, в широких, наглухо застегнутых поясах; от них – прочная тонкая веревка-урез, конец которой в руках бабушки. Девчушки старательно, "по-лягушачьи", угребались, кричали: "Попущай, баба-ня! Мы умеем плавать! Попущай дальше!" Бабка то "попущала", то тянула девчат к берегу и опять

"попущала". Это был старый способ. Когда-то на таком вот кукане бултыхался Илья.

Купались, грелись на солнышке. Река была пустынной. На берегах – безлюдье и тишь. Лишь ловкие крикливые чайки порою ссорились, не поделив поживы; да большие молчаливые цапли низким тяжелым лётом перебирались от одного теплого плеса к другому.

Молодые после купания грелись на песке. Бабушка Настя сидела рядом в том же темном платье да фартуке, даже платка не сняла. Она лишь омыла лицо и устроилась на белой коряге, сложив на коленях тяжелые руки.

– Никого нету. Бывалоча, летом полон хутор гостей, – вспоминала она.

– На Дону рыбалят, купаются. Помнишь, катер ходил? А ныне… Скоро и хутора не будет. Подумаешь, аж страшно: куда чего подевалось? Вроде вот оно все было: колхоз, скотина, аж две фермы, молочная и гуляк, свинарник, птичник, бригадная кузня, мастерская… Техники полон хутор. Столовая, магазин, почта, клуб, медпункт… Папочка твой, бывало, приедет, обязатель но принимает в медпункте людей да еще помощников привезет молодых. Со всех хуторов к нам. Лечили… А ныне как мухи мрем, – вздыхала она. – Хомовна, Нюся, Федор Минеич,

Федя-рыбак, тот молодой еще, да беженки сын… – Она считала их и считала. – Говорят, от сердца. Все – от сердца. Конечно, когда на другой да на третий день приедут… Называется "скорая помощь". "У нас бензину нет, у нас лекарства нет…". Так и живем. Одни – мрут, другие – на побег. Такая жизня настала, – вздыхала она.

Возвращались с купания весело. Девчата в машине освоились, даже спросили:

– А музыка у вас есть?

Музыка грянула разом со всех сторон, испугав бабу Настю.

– Бесстыжие… Везут вас, так еще музыку им подавай. Вот высажу, пешки пойдете.

Музыка, легкий свежий вей кондиционера, мягкие кресла – сиденья, в которых не чуялись дорожные рытвины да ухабы. Кати и кати, свысока поглядывая на невзрачные хуторские дома, серые заборы, плетни, руины брошенного жилья в зарослях конопли и дурнишника.

– Не машина, а прямо квартира, рай господний, – похвалила баба Настя.

Уже подъезжали к дому, когда востроглазые девчата заметили вдалеке и сказали:

– А вон Чуриха пошла куда-то…

– Куда же она подалась, слепая? Опять заблукала? Побегите, ее воз верните.

– Доедем, – сказал Илья.

Догнали старую женщину. Темное платье, темный платок, лицо поднятое вверх, будто в небе она что-то ищет. Черные, костлявые, словно у цапли, ноги, черные руки, костылик, которым она впереди себя шарит, ощупывая дорогу, уже уведшую ее из хутора на бугор.

– Митревна! Ты куда правишься? – из машины окликнула ее баба Настя.

– К тебе, – ответила Чуриха, повернувшись на голос.

– Ко мне? А на Фомин бугор убрела.

С трудом, но посадили Чуриху в машину. В салоне запахло сладковатой, приторной горечью немытого тела.

– К тебе, к тебе… – повторяла Чуриха. – У тебя же гости, сынок приехал.

– Какой еще сынок, господь с тобою, – заохала бабка Настя. – Внук приехал.

Подъехали и провели Чуриху во двор. Она свое толковала, поднимая к небу темный, запеченный лик с оловянными бельмами.

– Девчата прибегли. С гостинцем… Пойду попытаю. Может, сынок. Он мне помочь окажет. Он нас лечил, не отказывал.

– Господь с тобою… – чуть не плача, объясняла хозяйка. – Внук приехал, понимаешь, внук.