Олег Ермаков - Холст

А это место напоминает Колизей, однако. Колизей, самый большой и известный амфитеатр античной эпохи, вмещал девяносто тысяч зрителей, построен императорами Веспасианом и Титом. Его открытие сопровождалось стодневными торжествами.

Вода в римском водопроводе проходила тройную очистку: уголь, песок, трава.

Римляне гадали по внутренностям, печени, по полету птиц, – ауспиции, авис – птица, специо – смотрю. Смотрю на птицу.

Рим был основан… ну, это не имеет значения. Однако – э? Двадцать первого апреля семьсот пятьдесят третьего года до нашей эры, как гласит предание. Жаль, однако, что не тринадцатого.

Кто там еще? Менделеев, Гёте. Один специалист США по вопросам психологической войны. То есть это может быть оружием: суеверия.

Однако худая какая бабенка, синюшная. Курица рыжая.

Удар молота! ток! выстрел!.. О, трупоеды. Поросята. Многие люди порочны, и я буду терпеть оскорбления, как слон в битве – стрелу.

База, база, шестой.

База, база…

Каким бы написал Фридрих это нагорье? Но оно уже как будто написано… Здесь трудно что-либо прибавить. Красноватые скалы как столпы.

Раздвиньте шире, ну… Да не напрягайтесь так, спокойнее, тише.

Вошел ледяным металлом.

База, база…

В Португалии стоит памятник свинье, очень древний. Тотемизм был присущ… кому он только не был присущ, однако! Даже звезды считались животными. Опять же – козел, отпущения. Профессор Калифорнийского университета Ненд выпустил словарь четырехсот тысяч примет и поверий. Опять американцы, однако.

Сырная запеканка, с луком, с грибами, сухарями – тоже на подсолнечном масле.

Алё! эй, воздухоплаватель?

Очнулась. Мрачный лоб в капельках пота. Вы опять теряете сознание, как в самолете?..

Больно.

Ну да! Общий наркоз не положен. Терпение, голубушка… т-терпение.

Снова провернул свою кочергу.

Ладно, хватит.

Богдан прикрыл глаза. Счет на вдохе: вдох-раз, выдох, вдох-два, выдох, вдох-три, выдох, вдох-четыре, выдох… это стирает все мысли и образы, ибо мысли и образы человека нелепы, скверны.

Алё! воздухоплаватель? Запоминай все линии и изгибы, чтобы вернуться. Или не запоминай. И не возвращайся. И ничего не говори.

У бабенки глаза как подмороженная дурника, сквозь кожу жилки светятся. Зря, однако, так далеко едет.

Алё, воздухоплаватель?..

В этом пейзаже нечего убавить или прибавить, скалы краснеют, будто квазары, столпы на границе наблюдаемого мира, за которой уже ничего нет, там область сверхсветовых скоростей; и в туманной воде дрожит ртутный след, словно только что здесь скользила рыба – и ушла, дальше, сквозь град камней и взрывы сверхновых, в вихрях радиоизлучений и ветре солнц, туда, где грань режет взгляд, как алмаз стекло. И на хрусталиках остаются царапины, неровные и

серебристые

словно линия горизонта

утраченной любви

Счет на выдохе: вдох, выдох-раз, вдох, выдох-два… ничего не должно остаться, вдох, выдох-три, вдох, выдох-четыре, вдох, выдох-пять, вдох, выдох… Шестой патриарх, служивший в монастыре мукомолом, написал на стене южного павильона стихотворение, в котором сравнил сознание с деревом бодхи, а тело со светлым зерцалом, ну а я бы сравнил сознание со сковородкой и весь мир с деревом бодхи… которое надо вырвать и поджечь! Ибо ничего не должно остаться, ни времени, ни пространства, этих главных иллюзий, – десять.

Но… где мы все время пребывали? и сейчас летим.