Николай Климонтович - Последние назидания

Бабушка, к счастью, скоро обнаружила мое исчезновение из ее поля зрения, по какому-то наитию поднялась на чердак, нашла меня и спасла от совращения. А соседу, фигурально говоря, надрала уши – во всяком случае, он на время исчез из моего пятилетнего мира. Однако я уяснил, что подобными соседскому, красными и большими, предметами, если их хорошенько подергать и потереть, делают детей. Я поделился этим новым знанием с бабушкой, но она упорно пыталась отвлечь меня от истины, наивно заверяя, что детей приносят аисты и прячут их в капусте. В квашеной , поинтересовался я . Нет, в огороде на грядке, а мама с папой потом их там находят . Я не поверил, что был принесен аистом и спрятан в капусте. Дело в том, что аисты в Химках не гнездовались, как не было у нас в саду и капустных грядок, одни, как сказано, клумбы анютиных глазок. Но спорить не стал, чтобы бабушку не огорчать. В конце концов всегда лучше оставить близких людей в покое, наедине с их заблуждениями. И все же по ночам мне снилось, что на одном из тополей в нашем дворе стоит в большом гнезде аист на одной ноге – я видел в книжках такую картинку. Гнездо было похоже на теплую шапку-ушанку со свалявшимся мехом – такую круглый год, не снимая, носил тот самый сторож-татарин.

Помимо того что я открыл для себя мир чердачный, хоть и запретный, я пристально изучал сам наш двор, куда меня выпускали гулять на пару с моим рыжим котом, который, пока ему вдруг не приходило в голову сигануть на забор, шел за мной как собака. А также с моим дружком

Витькой – с первого этажа нашего двухэтажного дома. Витька был семилетним крепышом, сыном столяра, служившего в молодости моряком, а потому всегда ходившего в тельняшке. Своими огромными ручищами с синими якорями отец Витьки точил симпатичных качающихся на одной гнутой деревянной рельсе расписных коняг на местной фабрике игрушек и, выпивши, порол сына флотским ремнем с тяжелой блестящей пряжкой.

Так что Витька был закаленным и пользовался у моей бабушки доверием.

Витькина же деревенская бабушка при молчаливом попустительстве отца-моряка, ее сына, и беззвучной, с мучного цвета лицом, матери заставляла Витьку ежедневно молиться. Но он не был хорошим православным и сомневался в существовании Бога, склоняясь скорее к стихийному атеизму. Это он первым, задолго до ставшей мне позже доступной антирелигиозной пропаганды, подбивал меня на рискованные эксперименты с целью выяснения божественного присутствия в мире. А именно, погожим летним днем надо было хорошенько зажмуриться и, преодолевая страх святотатства, крикнуть Бог дурак . То, что, вопреки предупреждениям Витькиной бабки, тебя тут же на месте не поражало громом, напротив, небо не омрачалось ни облачком, должно было служить верным признаком того, что бабка все врет.

Но, конечно, наше с Витькой существование на улице не ограничивалось духовными исканиями. Мир нашего двора, как и наш чердак, тоже был довольно странен и притягателен. Ведь здесь помещались две голубятни, а также взрослые парни и мужики здесь же играли в городки.

Если мне суждено будет дожить даже до сорока, я и тогда не забуду, что всякую партию следует начинать с того, чтобы распечатать конверт – выбить из квадрата из четырех чижиков пятый, стоящий в центре торчком, но не задеть при этом обрамление. Я также назову и спросонья названия фигур артиллерия из двух пушек и столбика

часового между ними , паук , крепость , серп , колодец ,

башня , дедушка в окошке. Площадка была у сараев, тоже таивших внутри груды всякой восхитительной всячины, и взрослые игроки днями здесь играли в эту восхитительно наивную народную игру, прообраз туповатого современного боулинга, со смаком и всхлипом при броске швыряли биты, а нам с Витьком иногда доверяли выставлять фигуры, и это был большой приз и великая честь.

На этой площадке шла энергическая жизнь: здесь со стуком хлопались о землю тяжелые биты, здесь замечательно матерились, пили водку, устраивали мордобой и подчас пели под гармошку песни военных лет – скажем, про фарфоровый завод или бодро-жалостливую а я мальчишка лет пятнадцать – двадцать – тридцать – сорок лежу с оторванной ногой .

Мы с Витькой тоже подпевали:

Ко мне подходит санитарка – звать Тамарка:

Давай, милок, перевяжу,

И в санитарную машину студебеккер – двадцать – тридцать – сорок

С собою рядом положу…

Эта площадка для городков заменяла мужикам из предместья нынешние гаражи, но там, в отличие от более поздних времен, не только пили и колбасились, но занимались спортом и художественной самодеятельностью.