Андрей Кучаев - Темная сторона любви ( Рассказы )

Судя по всему, я поправился окончательно, и отсутствие женщины в моей жизни уже тяготило меня. Разумеется, я ограничивался нелепыми фантазиями, ловелас из меня никудышный. Фантазия о возможной попутчице и романе в тесноте купе – это была чистая, взятая с потолка фантазия…

Купе встретило меня полумраком, белыми застеленными диванами, скатертью на откидном столике, глазком ночника и минеральной водой в зеленой бутылке. За окном пока стоял холодный синий с белым вокзал моего городка. Почему-то абсолютно пустынный в этот, обычно еще не безлюдный, час. Я начинал нервничать. Словно и вправду ждал некую торопящуюся ко мне таинственную подругу. И она пришла.

Первое, на что я уставился, была роскошная, белоснежная,

“платиновая” лиса у нее на шее. Такого белого и такого совершенного меха я никогда не видел. Женщина устало рухнула на диван напротив и закрыла глаза, оставив зеленые тени вместо глаз и черную в полутьме рану рта для моего восхищенного созерцания. Так, с закрытыми глазами, она стянула с рук перчатки, роскошные перчатки из шелковистой кожи, отливающей синевой в свете ночника: они в немом ожидании успокоились на столике, куда она их бросила, словно откинула прочь сами руки. Лиса легко стекла с ее плеч на подушку.

Под потолком зажегся красный огонек жидкокристаллического диода.

Злобный одинокий глаз. Ему подмигнули глаза из белой шкуры платиновой лисы. Оба разом.

Мне стало неприятно. Хотя сбылось немыслимое и вожделенное – напротив сидела рослая, роскошная женщина, насколько позволяло рассмотреть ее освещение и мое волнение, тяжело туманившее глаза.

Женщина попросила помочь ей снять высоченные сапоги. Я смог убедиться, что ноги ее, тяжелые и налитые, позволяют руке слегка утонуть в их мягких частях. Стягивая змеиную кожу, я упирался в податливый шелк, как когда-то у подножия стремянки.

Кондуктор проколол наши билеты, многозначительно, как мне почудилось, посмотрев по очереди на нас обоих. С женщиной они обменялись информацией о работе ресторана. Сухой и неправдоподобно длинный, он извинился и ушел, всей спиной обозначая суровое предостережение, смешанное с двусмысленным поощрением. Женщина как-то обреченно, резким движением защелкнула замок на двери купе. Я обескураженно запыхтел. Опять обходились со мной без особых церемоний. В окне нерешительно дернулся и поехал немой вокзал.

Это движение перрона спокойно напомнило мне, что перемещение – мое нормальное состояние, что у меня нет станции назначения. Я за свою жизнь только и делал, что менял места жительства: сначала в поисках приюта для пожилых, чтобы пристроить мать, пока она была жива, потом в поисках работы, всегда временной: как работника меня редко терпели дольше испытательного срока, может быть, из-за моих “художественных” пристрастий и в поведении, разговорах и даже манере одеваться и держаться в обществе коллег, так что уместнее было бы, наверное, скрывать от людей эти мои склонности. Мы, художники-оформители, как врачи, зубные техники и ювелиры, составляем закрытую корпорацию, надо уметь войти в нее и удержаться. А я терпеть не мог филистерских замашек коллег. Уйти на свободные хлеба, стать вольным художником и заняться всерьез живописью у меня не хватало пороху. На лбу у меня, я чувствовал, словно было написано: “осси”, перекати-поле, человек без дома и семьи, корней и твердых правил, – короче, тип вроде вас, так что вы должны понимать… К тому же я теперь почти искренне жалел о крушении стены и воссоединении, то есть был для многих еще и левым, чуть ли не скрытым коммунистом!

Отец уехал давно в Австралию с новой семьей, сестра раньше писала на

Рождество из Канады одну открытку в год, а с введением в обиход

Интернета и ту не посылала мне больше… Даже близкие чурались меня.

Так что я заранее приговаривал себя к фиаско при общении с женщинами.

Я постарался успокоиться и заставил себя уставиться в окно. Спутница извинилась и через минуту в полутьме, на расстоянии дыхания засветились невнятно белые и розовые пятна, а еще через минуту послышалось щелканье резинок и кнопок. Что-то большое и очень теплое почти вплотную приблизилось к моему лицу, так что при желании я мог дотронуться губами до матовой белизны. Потом, задев меня по носу, теплое привидение вышло, грохотнув дверью.

“Неужели пошла в ресторан?”

Ресторан мне никто не предлагал оплачивать, я засел за бутылкой казенной минералки коротать вечер. Он тянулся, мне казалось, бесконечно, хотя от силы прошло не больше четверти часа – время, необходимое немецкой женщине для приведения себя в порядок перед сном, если она не сидит за столиком с попутчиком посолидней…