Михаил Левитин - Чешский студент

И, наконец, синагога, в ней – служба, я не могу войти туда с непокрытой головой, даже платка у меня нет.

– Не одолжите ли газетки? – спрашиваю у еврея, выскочившего оттуда на минуту, чтобы сплюнуть, но он, обдав меня презрением, возвращается. Счастливец!

И когда уже, совершенно смущенный, я стою, как чужой, посреди еврейского двора и озираюсь, рядом со мной оказывается молодой хасид, очень красивый. Он чем-то напомнил мне моего дядю, который умер тридцатилетним тихо и беспричинно среди бела дня. И потому весь дальнейший разговор я стараюсь быть предупредителен к нему.

Лаская бородой, он склоняется ко мне:

– Вы еврей?

– Еврей,- отвечаю я.

– Это видно,- говорит он тихо.- А откуда? Где родились?

– В Праге,- отвечаю я.

И тогда он задумывается, прежде чем задать следующий вопрос, вглядывается.

– Родители ходили в синагогу? – спрашивает он наконец.

– Да,- отвечаю я.

Он успокаивается и восклицает:

– Значит, молитву вы знаете?

– Не знаю,- отвечаю я.

– Ай-я-яй,- жалеет он меня.- Тогда повторяйте. Шма Исраэль, адонай элоэйну, адонах эхад! Повторяйте!

Я повторяю, он сокрушен полным отсутствием слуха и недоволен, качает головой.

– Нет, вы действительно еврей?

– Ну, конечно,- отвечаю я.

– И бар-мицва у вас был?

– Был,- неожиданно для себя вру, и тут он становится подозрителен, важен и придирчив.

– И на вас возлагали тфилин?

– Возлагали,- продолжаю лгать зачем-то.

И тогда он прикасается мягкими, безвольными руками ко лбу моему и левому плечу.

– Вот сюда и сюда?

– Да,- отвечаю я и вдруг понимаю, что, если позволю еще хоть в чем-то обмануть этого доброжелательного человека, Бог поразит меня здесь, на месте, прямо посреди двора.

– Но я не обрезан,- говорю я.

Черт меня дернул! Что тут началось! Сначала он вскрикнул, отшатнулся, хотел бежать куда-то, сзывать всех остальных евреев, чтобы взглянули на меня, необрезанного, затем решил действовать сам.

– Какой же вы еврей? Я сделаю вам обрезание сегодня же, сейчас.

– Сегодня не могу. Сегодня у меня концерт.

Он снова подозрительно задумался и помрачнел.

– Так вы музыкант?

– Да.

– И вы из Праги?

– Ну да. Я виолончелист.

Он отстранился и сделал шаг в сторону.

Я почувствовал, что чем-то огорчил его, и поспешил успокоить:

– Я приду завтра.

– Не надо,- сказал он.- Завтра не надо. И вообще вам не стоит торопиться с этим.

Он повернулся и пошел к лесенке, ведущей в дом, но, не доходя, остановился:

– Скажите… только один вопрос… вы не встречали там, в Праге…

Он назвал известную фамилию, я очень любил этого человека, он даже умереть ухитрился как-то весело, по-живому, но только собирался ответить, как хасид подхватил полы лапсердака, преодолел лестницу одним прыжком и скрылся.

Чудак! Чего он испугался? Мне было что рассказать забавное о смерти его отца.