Александр Мелихов: Любовь к отеческим гробам

Я остервенело стащил свитер обратно.

– Да ты ешь, ешь, – извинилась она. – Мне очень приятно тебя кормить, я все запасаю как заведенная – шинкую, мариную, закатываю… Хотя, конечно, на шуке покупать дешевле, это правда…

Журнальный столик действительно был заставлен всяческими молдавскими вкусностями (неизбежные хумус и тхина, разумеется, присутствовали здесь тоже), и под Марианниным грустным любящим взором я принялся уписывать их, невольно стараясь являть собою воплощение Жизни с большой буквы.

– Ф-фу, сейчас умру… – наконец откинулся я в гостеприимнейшее кресло, и Марианна очень серьезно покачала головой:

– Не надо. – И взялась за линейку телепульта: – Извини, я на минутку, новости послушаю.

Огромная голова в телевизоре наговорила чего-то серьезного, и по

Марианниному лицу пробежала страдальческая тень, глаза подплыми слезами.

– Снова двое ребят в Ливане погибли.

Я почтительно промолчал.

Беззвучно отворилась дверь с резиновой окантовкой на случай газовой атаки, и беззвучными зелеными кроссовками по каменному полу к столику приблизилась свеженькая и щекастенькая, как новенький персик, очень юная девушка в оранжевой футболке (если бы даже Марианна не упомянула о ее “сиськах”, не заметить их все равно было бы невозможно). Хороший художник, сохраняя сходство, может каждого из нас превратить и в красавца, и в урода, и, создавая ее по Славкиному образу и подобию, творец пошел по первому пути.

Она остановилась перед нами, глядя на меня с выжидательной робостью, как юная грешница на председателя педсовета.

– Не бойся, Лиечка, дядя добрый, – ласково поощрила ее Марианна и повернулась ко мне: – Слава нас всех запугал, что ты страшно умный.

– Не страшно, не страшно. Но я строг…

Чтобы утрировать ситуацию до комизма, я напустил на себя явно неправдоподобную требовательность:

– Ну-с, как в школе дела?..

– Ноххгмально, – выговорила она с предельной ответственностью, не сводя с меня робко-выжидательных Славкиных глаз.

– А какой ты предмет любишь больше всего? – перешел я к простодушной любознательности, всячески показывая, что со мной можно рубить начистоту.

– Никакой, – немножко расслабилась она.

– А зачем тогда в школу ходишь? – Я был сама наивность.

– Говоххгят, что надо. Если хочешь дальше учиться, – поверила она.

– Так, а зачем дальше учиться? – Я вообще перестал что бы то ни было понимать.

– Я не знаю… – окончательно доверилась мне Лия. – По-моему, и так можно пххгожить…

– Конечно! Жизнь сама по себе есть высшая ценность!

– Лиечка, он шутит, ты посиди с нами – я сейчас чаю принесу.

Однако Лиечка присела лишь на самый краешек кресла. Мне хотелось сказать ей что-нибудь задушевное, но я совершенно разучился это делать. Да и с чего начать?

– А если бы ты в школу не ходила, чем бы ты занималась? – никак не удавалось мне съехать с наметившейся колеи.

– Телевизоххг бы смотххгела. – Она уже говорила почти свободно.

– А что-нибудь о России вам в школе рассказывают? – Мне и вправду было интересно, что сохранилось от прежнего фантома – уж черного там или розового.

– Ххгассказывают. В Ххгоссии были большевики и меньшевики.

Большевики хотели воевать, а меньшевики хотели, чтоб было тихо.

– С кем хотели воевать?

– Чтобы пххогнать коххголя. Сначала большевиков было много, потом мало, потом опять много. – Для наглядности она изобразила руками сначала большой арбуз, потом маленький, потом снова большой.

– Лия, ну что ты говоришь глупости? – ласково укорила ее

Марианна, грустно любуясь ею.

– Нам так учительница показывала – много, мало, потом опять много. – Лия обиженно изобразила прежние арбузы.

– А чего хотели большевики? – полюбопытствовал я.

– Они хотели все ххгазделить поххговну. Чтобы каждый человек стаххгался, как может, и получал все, что ему нужно.

– Ну, и получилось у них?

– Да. Только люди стали плохо ххгаботать. Кххгестьяне начали сжигать свои поля и убивать своих звеххгей.

– А потом?

– А потом началась инфляция.

– И дальше?..

– И дальше так и пххгодолжается инфляция.

– Лийка, ты же у меня неинтеллигентный человек… – легко вздохнула Марианна, по-прежнему любуясь ею.

– Это я по-ххгусски неинтеллигентный, а по-ивххгитски интеллигентный, – отвергла эту снисходительность Лия. – Мама, можно, я пойду…

Она отпрашивалась на хупу, свадьбу, только не развлекаться, а подработать официанткой.