Валерий Попов - Горящий рукав

Шлиссельбург, по-русски – Орешек. Когда-то он звался еще Нотебург – город-ключ. Крепость эта запирала Неву и дорогу на Балтику. И в другую сторону – в Ладогу и Онегу, а теперь уже и в северные моря, куда мы направлялись. Перед самой крепостью был широкий бурлящий разлив, где не было ни корабля, ни даже скорлупки, – Шереметевская отмель. Все суда шли вдоль бережка – фарватер был там. И мы выходили в разъяренную, как всегда, Ладогу. Огромные валы, просвеченные солнцем, перекатывались через нас.

В мрачной скалистой бухте, где стояли лишь военные серые корабли, мы залезали в лодку, наш плавучий саркофаг. Ночью нас тащили на буксире через Ладогу. Вокруг была глубокая, бескрайняя тьма, и становилось страшно при мысли, что вот так вот выглядит сейчас большая часть нашей планеты.

Что можно было рассматривать без конца – это звезды, от которых тоже становилось страшно. Единственным доказательством того, что существует жизнь на нашей планете, были огни попутных и встречных судов – по ним можно было понять, что кто-то жив в этой темной бесконечности. Вот зеленый огонь на невидимой мачте и тихий стук оттуда – надводные работы. Два зеленых на мачте, один под другим, – подводные работы. Целый ряд красных вдоль воды – дноуглубительные работы по краю фарватера. Длинный ряд красных и белых огней – целый невидимый состав судов с нефтью. Мачта с тремя белыми огнями друг над другом – буксир с длиной троса более 200 метров.

Ночью же мы вошли в Свирь. Здесь еще добавились огни створов – освещенные огромные треугольники на безлюдных, страшных берегах и островках. Увидя один створ, надо было тут же искать во тьме второй.

И плыть так, чтобы первый створ полностью закрывал второй. Если второй хоть краешком выглянет из-за первого, беда! Сбился с курса и сейчас налетишь на камни. Лодка шла на буксире, и дорогу прокладывал он. Kапитан перегона сидел в рубке и тоже подруливал. Тянулась ночь, нам можно было спать, но почти все мы, прикомандированные, были наверху, стояли молча или переговаривались, почему-то очень тихо.

Все понимали, что такая ночь выпадает в жизни нечасто и ее обязательно надо запомнить.

Помню мое потрясение, когда после долгих часов непроглядной тьмы, после очередного поворота реки вдруг появился далеко в стороне, в безлюдном темном пространстве, огромный светящийся дом. Я оцепенел.

Откуда он здесь? Не то что дороги – ни одного фонаря вокруг. Что за жизнь идет в нем, отделенная от всей другой жизни многими километрами тьмы? Он сиял все ярче, и казалось, что он приближается к нам. Волосы на голове зашевелились. Или это мы к нему приближаемся по изгибам реки? И вот мы оказались совсем рядом. Все этажи его сияли – такого света мы ни разу еще не встречали у нас на пути! Но не видно в нем ни души! Еще поворот, и мы разошлись с огромным пассажирским теплоходом, идущим из Онеги в Ладогу. Потом еще долго, оборачиваясь, я видел, как он уменьшался, уменьшался и потом исчез.

Я старался запомнить все в этой ночи, бормотал, чтобы не забыть:

"звезды", "сигнальные огни", "дом в темноте". Я был уверен, что все это мне пригодится, и свою тайну глубоко хранил.

По Беломору мы вышли в Белое море, встали в Северодвинске, тусклом маленьком городке. Очень действовало на нервы полярное лето, и днем и ночью одинаковый свет. Гуляя по главной улице, мы встречали многих своих бывших сокурсников или просто земляков. "Из Питера?" – "Ну!" -

"Не помню, где сталкивались". Сталкиваться было где: пол-Ленинграда тогда работало в закрытых "ящиках" и КБ, и много где приходилось бывать по лодочным делам. Один огромный институт, целый закрытый город, занимался только радиолокацией, другой, такой же огромный, – только акустикой, "ушами лодки". Третий… десятый… сотый. Все выпускники всех многочисленных вузов города были тут, и не только последнего выпуска, но и всех других выпусков всех десятилетий, с той поры, когда город наш стал столицей военно-промышленного комплекса. Техника тогда была модной, элитной, в технические вузы шли самые лучшие, яркие и талантливые, а потом у них не было другого пути, кроме как за бетонные заборы "почтовых ящиков" и в эти вот плавающие под водой железные коробки. Чуть не весь Питер ехал туда ранним утром в переполненных трамваях и метро.

Потом мы вышли из Североморска на долгую и нудную процедуру

"размагничивания" лодки. За то время, пока лодка строится, она намагничивается, обретает собственное магнитное поле, искажающее работу приборов. И для того чтобы размагнититься, она должна долго рыскать специальными галсами, пересекая магнитное поле Земли, которое постепенно "съедает" намагниченность лодки.