Валерий Попов - Чернильный ангел повесть

Неслабо. Остается и мне уйти в себя. Но не стоит. Все равно за обедом (который, видимо, мне предстоит готовить) мы помиримся. В крайнем случае – за ужином. Поэтому не стоит занимать мрачностью день. Помиримся с ходу.

Я с громким дребезжаньем подвинул к его круглому столу второй стул, уселся. И положил руку на рукопись. Он испуганно вскинул глаза.

Похоже, я все сочинил про него: он действительно ни о чем постороннем не думал, все забыл. И сейчас удивился: чего это я?

Постепенно в его глазах проявилось узнавание: а… вот это кто?

И что же?.. Минута близости отца и сына?.. Ну давай. Только недолго! – не удержавшись, он кинул взгляд на часы. Да, крепок батя – ничем его не собьешь!

– Что… уехала Настя? – проговорил он.

Мол, раз хочешь о душевном – давай.

– Уехала.

Мы вздохнули. И у меня мелькнула мысль о работе: надо бы прощание с Настей записать!

Нет уж! Сиди! Общайся! Должны мы хоть когда-нибудь с ним по-человечески общаться? Или нет? Батя нетерпеливо заерзал.

Слегка шутливо я вытянул ручку из его пальцев… ну и ручка, все пальцы его в чернилах!

Мы, улыбаясь, смотрели друг на друга… И что?

– Может, на лодке покатаемся? – брякнул я.

И тут же чертыхнулся про себя: на лодке? в рабочее время? Ну и чушь! Ничего глупее не мог придумать? Кроме того, пора бы понять из последних событий, что катание на лодке, как правило, ни к чему хорошему не приводит.

Точно такую же мысль я прочел и в глазах у бати: ничего глупее не мог?!

…Глупо, но надо!

– Вставай! – скомандовал я.

Отец греб мощно, размеренно, но – я почти уверен – не знал, где он находится и что делает. Да, трудно перебить привычный поток мыслей даже резкой сменой обстановки. Он думал о своем, научном.

Я – о своем. Точней, о своем я пытался не думать. И, вольготно развалясь на корме, на берег даже не оглядывался: а ну его! На дальнем, песчаном, крутом берегу резвились, шлепали по воде, визжали. Справляли святую Аграфену, как положено: купание с играми. Хорошо бы туда уплыть, оставив задумчивого отца в лодке.

Но боюсь, он куда-нибудь врежется – вперед должен смотреть я.

Проплыли мимо первого острова. Какие чудесные на нашем озере острова – песчаные, с соснами. Когда мы сюда вселялись, я ликовал. Думал, что на этих островах буду проводить все дни! Ни разу не высадился!

Я оглянулся на берег. Пока все спокойно. На мосту Ужасов через

Чернильный ручей ни души: ни гостей с Кавказа, ни словоохотливой почтальонши. Ура.

– Это не тебя там ищут? – проскрипел вдруг батя, указывая мощным своим перстом в берег.

– …Где?! – Я затравленно обернулся.

На мостках, от которых недавно мы отчалили, стояла женщина, удивительно как-то не гармонирующая ни с летом, ни с озером… А с чем? Втемном деловом костюме, в строгих очках она резко выделялась среди окружающей ее дачной расслабухи – ярких шортов, мелькающих полотенец. Из города явилась? За мной? Откуда же? – сердце заколотилось. Из мэрии? Из Управления культуры? Судя по ее облику, что-то в этом духе. Зовут? Понадобился, значит!

Отец подгреб к мосткам удивительно быстро – мог бы более тщательно изобразить упоение природой, но он на такие вещи не тратит сил. Стукнулись о доски. Придерживаясь о борт, я выпрыгнул. Отражая очками озеро, веселый летний разгул на водной глади, она неподвижно смотрела на меня.

– …Попов? – строго проговорила дама.

Вот она, слава!

– …Да.

– …Вы что – совсем уже обнаглели?

– …Пач-чему?

– Всем даете наш телефон!

– Чей?

– Звонят прямо к нам в ДРСУ, в приемную директора, требуют вас!

– …И кто же?

– Понятия не имею!.. Говорят, чтобы вы срочно в больницу приехали- там что-то стряслось!

Автобус катил мимо песчаного косогора. Там, за розовыми соснами, уютнейшее Сестрорецкое кладбище – сухое, песчаное. Там лежит

Зощенко – помню, я даже завидовал ему: хоть после смерти в хорошем месте! Потом появился замечательный памятник, и вот недавно – кто-то его разгромил. Зачем? Зощенко-то перед кем виноват? Да, и после смерти, оказывается, нет покоя!

Проехали!

Я ворвался в больницу, легко сдвинув загораживающего двери дюжего омоновца… здесь-то что охранять?

В палате ее койка в углу была пуста и аккуратно застелена. Я кинулся в ординаторскую. Отпахнул дверь – и обомлел. Рядом с

Сашкой Бурштейном сидела Настя – обиженно надувшись, смотрела в окно. Сашка звонил куда-то по телефону.

– А… это ты. – Я посмотрела на Настю и повернулся к Сашке: -

Ну что? – спросил я.