Валерий Попов - Чернильный ангел повесть

Снаружи раздался уже знакомый, привычный грохот. Я высунулся.

Так и есть: снова Битте ссыпался с лестницы.

– А сегодня у нас что? – поинтересовался я.

– Магнитная буря, – сухо пояснил он.

В это утро я проснулся от бряканья на кухне. Батя лютует?

Намекает, что хочет есть? Похоже, все не так, я прислушался к продолженью – тут было какое-то другое, веселое бряканье, журчащее непрерывно, словно ручеек. А, это Настя переставляет посуду! Живет у нас уже третий день – и как хорошо! С ней и я впервые по-настоящему почувствовал лето. И гуляли, и к Нонне ездили в больницу, а вечером даже поймали на удочку рыбку, которую тут же отпустили: посмотрим, как эта рыбка себя покажет!

С таким бодрым настроем я встал и даже дважды присел, изображая зарядку. Не только же одному бате прыгать и приседать. У меня сил на гимнастику почему-то нет, а он прыгает каждое утро – стекла дребезжат! Здорово вообще живет! Ни за что на свете по-настоящему не волнуется. Гимнастика, еда, труд. И не представляю, что может его заставить отказаться от обязательной ежедневной прогулки. И лютует он только тогда, когда путают его планы. А так он – сама выдержка. Наверное, и надо жить так аккуратно? Я точно уже знаю: если из батиной каморки доносятся глубокие вздохи, значит, делает зарядку. Другие причины глубоких вздохов он отметает. Только зарядка!

Я тоже буду так жить!

Я бодро присел еще раз, напялил перед зеркалом улыбку и пошел.

Глянул на церковный календарь у двери. Так… Сегодня шестое июля… “Святая Аграфена, канун Ивана Купалы. Положено утром париться в бане, купаться до позднего вечера с песнями и играми.

Заготавливать веники”.

Точно. Вот так и буду жить, только прелестями. Почему нет?

“На Аграфену хорошо сажать репу. Репа, посаженная на Аграфену, особенно крепка”.

И я буду крепок, как репа!

Сияя, я вышел на кухню.

Настя была веселая, румяная, совсем не такая, как приехала сюда, абсолютно измученная. Жизнь на воздухе, несмотря на все здешние ужасы, ей к лицу. Батя был уже за столом, не брякал, но сидел мрачный… Да, видимо, насчет вздохов только во время зарядки я не прав.

Настя ставила в стеклянную банку вымытые, пускающие зайчики

(давно их такими не видел) ножи и вилки. Молодец!

– Всем привет! – Я, сияя, уселся.

Батя не ответил. Решил повредничать? Ну что ж – схлестнемся, батя! Могу!

Настя положила каши… Вот это каша! Отец ел молча, глядя куда-то в неизведанное. Пока, к счастью, настроение Насте не испортил… но испортит, если будет такой!

– Сегодня рано утром… – медленно проговорил он.

Долгая пауза. Интересно, жевать нам можно – или лучше подождать?

Ладно, подождем. Хотя, в общем, мысль его понятна: он встал рано, как и положено труженику, а мы позорно спали. Что дальше?

– Я встал – вы еще спите…

Ну, это мы уже поняли.

– Решил на рынок сходить…

Это похвально! Но что-то не видно, чтобы он что-то купил… ни луковицы, ни морковки! Ходил, видимо, с целью научного изучения, как всегда.

– Так вот! – заметив мою ухмылку, припечатал гневным взглядом. -

Посмотрел!

Тоже дело.

– И что я увидел?

…Лекция, видимо, на час. Каша остынет. Зачерпнул, медленно, вежливо поднес ложку ко рту. Так можно?

– Продают уже картошку. Свежую… Хорошую! Гладкую, розовую…

– Ну вот – а ты не верил в фермерство! – бодро произнес я. Надо перехватывать инициативу – не то завтрак затянется до ужина, а хотелось бы еще заняться кое-чем.

– …И почти на всех лотках табличка – специально пишут, чтобы покупали: сорт “Невский”!

Тут уже была настоящая пауза. Как-то он никогда об этом не говорил. Казалось, уже и забыл… “Невский” – сорт картошки, очень удачный, выведенный его покойной женой Лизой, погибшей прошлым летом под автомобилем. С тех пор он никогда об этом не говорил, и вдруг – сегодня. Годовщина? Да нет, она в августе погибла.

– Вот так! – проговорил он в полной тишине (даже птички умолкли).- Лизы нет уже на свете – а сорт ее всюду продают!

Я подумал сперва сказать что-нибудь вроде: “Но это же хорошо, когда после человека остаются его творения – тем более такие наглядные!”… Но не сказал. Все это пустой звук! Умершему от этого навряд ли легче.

Мы с Настей долго молчали, потом осторожно начали есть.

– Я вот думал сегодня ночью…

Ложки снова застыли в неподвижности.

– …Мозг после смерти сколько живет?

– Не знаю… несколько минут, наверное, – пролепетал я.

– О чем я все время думаю… и простить себе не могу, – проговорил он. – Когда я прибежал… а она на асфальте лежала…