Игорь Савельев - Вельская пастораль Рассказы

Выбрали направление, выбрали рельсы, по которым пойдут – чтобы поезда двигались им навстречу и были хорошо видны, – все грамотные, все обученные, – и вперед, навстречу новой “альтернативной акции”.

Солнце между тем припекало так, что товарищу в темных очках – а утром насмехались – как теперь завидовали.

Само собой так получилось, – во всю ширь впятером по рельсам все равно нереально, – что народ разбился на какие-то звенья “по интересам”, а Эдик, все еще в полном ауте, все еще не верящий в случившееся до конца, шел впереди, как на Голгофу, нес катастрофу на лице.

Анна догнала его и тронула за локоть. Ну вот и все. “А где мой плеер?” – и все остановятся.

– Эдик… Ты чем-то расстроен, да?

Вот те раз. Знала бы ты, – и горькая усмешка. Сказать-то все равно придется. Вот только как.

Похоронный вид Анна истолковала по-своему.

– У тебя что-то личное?

Неопределенный кивок.

И тут Анна заговорила, намеренно-надтреснуто, что-то о том, каким негодяем кто-то там оказался, и что он ей сказал, что сделал, и вот теперь она одна, и мозги Эдуарда тихо плавились от солнца, больно было от блеска рельсового, запах шпал жег нос не хуже хлорки, и хотелось лечь, закрыться от всего…

– А она?

– Кто.

– Ну эта… твоя… бывшая. Она тоже… тебя предала?

– Да.

– Эдик, ты не переживай так, пожалуйста! Может быть… рядом с тобой есть близкий человек… Понимающий…

И поцелуй, прежде чем он что-то вообще сообразил. Влажный, с касанием зубов, от внезапности.

Сзади закричали “Оу!” и “Вау!” и намеренно поотстали. Там-то было весело: пили пиво, а допив – с глухим толстостекольным звяком пускали бутылки с насыпи; пытались что-то затянуть, ну в смысле загорланить. Но у Эдика не было никакого желания сейчас как-то участвовать в общем веселье, пусть лучше так, без улыбок и возгласов, кому интимно, а кому трагично. Анна что-то щебетала под ухом, прижимаясь (какой противный запах духов. Как хлорка!), раз – и обняла его, положила руку… “на талию” про мужчин не говорят, – на пояс. Сейчас нащупает, что плеера нет… Все в Эдуарде ухнуло, сжалось, а впрочем, он и так все это время – “не приходя в сознание”.

Так и шли, Голгофа со шпалами. Солнце напекало. Поезда появлялись часто – Транссибирская магистраль все-таки, и приходилось спускаться с насыпи, пережидать (как шкворчал, осыпаясь, щебень), и в стуке колес не слышно было даже, что рядом говорят – и так ведь легче, правда, легче.

Прошел, наверное, час на раскаленной сковородке путей, и энтузиазму поубавилось даже у позади идущих. Большей частью все сурово молчали, выпитое пиво немилосердно выжигалось из организмов (на небе – ни облачка), одетые походно – страдали, и от столба с противовесами до столба с противовесами путь тянулся бесконечно долго.

– Мы еще не прошли то место? – подала голос, не выдержала, вторая девица, как мило – “то место”, вопрос адресовался Эдику, но он даже не откликнулся.

– Не знаю, – рассудил Вовчик. – Вообще это в нескольких километрах от поселка, так что… Не должны были.

Разгорелась вялая дискуссия о том, что должно было остаться через десять лет: не пепелище же? Может, как раз юный лес? Ну уж мимо памятного знака не пройдешь. Он есть, Эдик точно по телеку видел.

Какое-то время шли дальше. Вовчик как мог развлекал народ, пародируя новое выступление Ельцина:

– Вчера… в два часа ночи… на свежую голову… перечитывал

Пушкина… Тяжело… скажу я вам… очень непросто…

Анна лучше узнавала обретенную наконец-то любовь:

– А музыку ты какую слушаешь, когда тебе… одиноко?

И Эдик холодел в который раз, потому что музыка, плеер…

– Привал! Давайте устроим привал! – крикнули сзади.

Внизу, под насыпью и чуть скрытое деревцами, лежало озеро, чудесное, с песочными бережками и ржавым камышом на дальней стороне.

Спустились, осыпая щебень и набирая ботинки песка. Покидали вещи, повели свободными плечами: ха-ра-шо! Тут возникла заминка, потому что, собственно, одеваясь в экспедицию, о купальниках никто и не подумал.

– А пошлите купаться голышом! – взвизгнула девица номер два, из которой алкоголь, как видно, выпарило не совсем.

– Да ну… Неудобно… Вон мужик какой-то…

Посреди озера на плоскодонке рыбачил инвалид: в пиджачке гороховом – в такую-то жару?.. Впрочем, увидев молодежь, он быстро понял, что клева не будет, и погреб куда-то к камышам.

– Атас! Раздеваемся!

Какое же это счастье: скинуть сопревшие вещи, пылью дорожной и по€€том пропитанные, а вместе с ними тревоги все, и встать, обдуваемый ветерком!.. С тревогами, конечно, не все так просто.