Роман Сенчин: Лед под ногами

Работал продавцом кассет…

Билетов на московский поезд не было, и, чтобы не передумать, Денис взял на межобластной. Главным сейчас было выбраться отсюда, куда-нибудь двинуться. Хоть куда-то сбежать из ставшей ненавистной комнаты с плакатами и телевизором, сбежать оттуда, где он узнал, что тот рок погиб…

Да, в нем был тогда мощный заряд. Заряд злости и желания действовать. Доказать, что есть другие люди с другими песнями; что он, рок-музыкант Дэн Чащин, другой – не из “Голосуй или проиграешь”.

Настоящий.

Два года он жил этим зарядом.

И вот теперь на скамейке в одном из сотен тысяч московских дворов он осознал, что потерпел поражение. Что там было, за эти два года?

Несколько малоудачных выходов на сцену, иногда – жалкие гонорарчики, полтора месяца участия в одной полупопсовой группе вместо сломавшего руку ритм-гитариста за право жить в студии, спать на полу, торчание на Арбате, у стены Цоя, в надежде познакомиться с кем-нибудь – вдруг отведут к себе или дадут координаты надежной вписки… Что еще?

Пьянки на флэтах, долгие и нудные разговоры ни о чем, просьбы

“сбацать”. И он доставал из чехла гитару и начинал петь свои вещи, но его быстро перебивали: “А “Гражданку” знаешь? Про границы ключ?..

“Электричку” цоевскую? Электричка везет меня туда, куда я не хочу-у!.. Сбацай – гениальная тема!”.

Он бацал, глотал через силу тошнотворный портвейн, спал по два часа в сутки, писал новые песни, упрашивал администраторов клубов дать возможность спеть их публике.

И вот запал кончился. Пустота. Он сидел на скамейке, понимая, что больше не сможет искать место, где ночевать, не может доказывать, что настоящий рок все-таки жив.

Что ж, в рюкзаке были спрятаны семьсот рублей – энзэ – на билет в плацкартный вагон и еду в дорогу. Придется возвращаться. Май девяносто восьмого – это не июль девяносто шестого – другое время.

Все изменилось. Рок больше никого не заводил, кроме немногих подростков и горстки тридцатилетних, которые побоялись стать взрослыми. Остальные стригли свой хайр или заращивали виски, надевали костюмы, устраивались работать. Стало модно работать и зарабатывать, а не аскать мелочь на бухло, горланить песни протеста в подземных переходах, мешая людям спокойно идти по делам.

Появились новые группы, но играли они другую музыку, под которую приятно было гнать в автомобиле, сидеть в кафе, танцевать с любимой, расслабляться… Скребущий душу рок стал не нужен…

Уже с билетом на вечерний поезд Денис приехал на Арбат, попрощаться.

Купил возле метро ватрушку и чай, уселся на бордюре… Мимо бодро шагали люди. Начался обычный для них день. Обычный рабочий день…

Было много девушек. Высоких, симпатичных, ухоженных. Да, здесь рядом, на Новом Арбате, в похожих на пчелиные соты небоскребиках, сотни фирм, и в них должны сидеть такие вот девушки.

Впервые он с удивлением подумал о том, что за эти два года у него не появилось подруги, даже мысли не возникало влюбить в себя девушку.

И, может, у нее поселиться… Конечно, девушки бывали, но случайные, на ночь, а то и на полчаса – страшноватые, безбашенные, пьяные панкушки. И имен их не спрашивал… В голове было только главное – играть, сделать так, чтоб услышали.

Иногда он мечтал – мечтал найти надежную точку для репетиций и проживания, вызвать Димыча, собрать группу. Ведь как-то группы здесь существуют, и большинство ребят, как и он, приехали издалека, безвестными; как-то же завоевывают сцену, становятся богатыми, гитары покупают за пять тысяч баксов. А если вслушаться, что играют

– почти всё фуфло. И вон уже – концерт в “Олимпийском”, запись нового альбома – в английской студии…

Денис поймал на себе брезгливый взгляд одного, другого прохожего, презрительную ухмылку фигуристой девушки. Будто мерзкое что-то увидели… А что, действительно ведь, достоин. Просто привык к себе такому, уже и не мог представить другим и потому не стеснялся, не замечал, что попросту смешит окружающих. А сейчас увидел. Почти мужик, но в прикиде подростка. Серьга со знаком анархии, булавки, рваные джинсы, и сквозь дыры видны бледные волосатые ноги… Вот он

– упорный, многолетний борец с благопристойностью, превратившийся в клоуна.

Захотелось спрятаться, оказаться там, где никого нет, никто не станет колоть этими взглядами и ухмылками… Денис нагнул голову, торопливо доедал ватрушку… Недалеко скверик есть, во дворе дома, где Гоголь умер, там можно пересидеть…