Олег Хафизов: Бородинская мадонна

В сторонке от хижины Маргарита увидела правильный квадрат из воткнутых штыков, словно растущих из земли. Сорок девять штыков были расположены в семь ровных рядов по семь штук, и ещё один, пятидесятый, начинал новый ряд.

– Вы видите перед собою мой календарь, – сказал Ион. – Как только я несколько пришел в себя и смог ползать по полю, я стал снимать штыки с брошенных ружей и втыкать их в землю, чтобы помечать каждый день, проведенный в Аду. Но теперь я вижу, что мой отчет был не совсем верным, и два дня я провел в беспамятстве.

– Вы настоящий Робинзон Крузое! – воскликнула Маргарита, рассматривая это изобретение.

Ион, не знакомый с английским романом, не понял её сравнения. Когда же Маргарита вкратце пересказала ему содержание книги, он заметил:

– Боюсь, что ваш англичанин и недели не вынес бы в тех условиях, в каких выжил я. Если бы вы знали, сколько раз я призывал смерть, сотрясаясь от холода в своей берлоге. Сколько раз проклинал я Бога за то, что русское ядро не ударило меня футом выше и не избавило от страданий. И как я цеплялся за жизнь!

Ион продолжил свой рассказ, облокотившись на барабан и глядя поверх собеседницы невидящим взглядом.

– Наш полк не принимал участия в генеральном сражении, будучи оставлен в резерве. Мы стояли на холме в безопасном отдалении от выстрелов и могли наблюдать всю битву сверху, как на огромной движущейся панораме.

Слева густые толпы наших, волна за волной, шли на этот самый холм.

Вся вершина холма была окутана синим дымом, как жерло Везувия, сквозь густую тучу сверкало пламя орудийных выстрелов, а через несколько мгновений докатывался утробный рокот. Ружейные выстрелы трещали непрерывно над всей поверхностью огромной равнины, как сучья костра, разведенного для потехи каким-то жестоким великаном в человеческом муравейнике.

Постепенно редея и теряя правильные очертания, колонны французов доходили до подножия кургана, а затем, словно передумав, возвращались обратно, но уже не рядами, а бесформенными кучами.

Мертвых тел издалека не было заметно.

С другой стороны, на ровном пшеничном поле, стояло огромное русское каре, которое пытались рассеять наши кирасиры. Лавина всадников в сияющих латах строилась в низине и, после ясного сигнала рожка, трогалась шагом, постепенно набирая скорость до бешеного галопа.

Казалось, что сейчас эта стальная волна прокатится над четырехугольником русской пехоты и снесет его с поверхности поля, но в каких-нибудь нескольких лошадиных прыжках до ближайшего фаса по каре словно пробегал электрический разряд, оно окутывалось дымом, и до нас долетал долгий дробный раскат.

Сквозь оседающий дым было видно, как всадники разделяются на несколько языков и обтекают каре, не смея к нему приблизиться. Иные же, потеряв управление, попадают в самую гущу пехотинцев, тут же облепляющих их подобно муравьям. Выстрелы из каре сверкали почти непрерывно, но уже без системы, а как попало. Кирасиры, лишенные строя, скакали по полю в разные стороны, наталкиваясь друг на друга или налетая на горстки солдат, отбившихся от кучи. Да и само каре уже представляло собой не правильный четырехугольник, а какую-то овальную толпу, непрерывно меняющую очертания.

Наскоки конников становились все более вялыми, а местами русские воины даже дерзали выскакивать навстречу и метать свои ружья в коней, наподобие дротиков. Постепенно побоище стихало, поредевшие латники возвращались в исходное место и менялись со свежими эскадронами для новой атаки, а русские устанавливали новый четырехугольник, все менее густой.

Солнечные блики вспыхивали на латах и штыках, выстрелы сверкали оранжевым пламенем сквозь голубоватый дым, трещали барабаны, гудели копыта, сигналили трубы… Наблюдать все это со стороны было не страшно, а скорее волнующе. Сердце колотилось в груди; мне бы хотелось самому проскакать по полю с обнаженной саблей или броситься на вражеский редут со штыком наперевес… если бы меня при этом не убили. Я понял наконец, за что некоторые военные так любят войну. И в особенности, за что её любят генералы, которые, как правило, наблюдают за сражением с безопасного расстояния, как наблюдал я. А все остальное время подвергаются таким неприятностям, которые сравнимы с трудностями туристической поездки и, пожалуй, даже приятны для разнообразия.

– Мой муж был тоже генерал, – возразила Маргарита, впервые упоминая

Александра в прошедшем времени. – Очевидный свидетель рассказывал, что во время атаки он взял знамя и пошел впереди батальона. В это время на его месте взлетел столб земли и огня. И с тех пор его не видели ни живым, ни мертвым.