Азиза Ахмедова - Апшеронская баллада

Только детям свойственно одушевлять все неживое, ощущать такую тесную связь с природой, такую радость общения с деревьями и камнями, птицами и ручьем, что жизнь делается поистине удивительной! Это потом происходит отчуждение. Чем больше взрослеет человек, тем больше утрачивает он эти невидимые связи. Я могла говорить с тучками; мне казалось, что в ответ на мои веселые дразнилки смеется море. Иногда я рассказывала сказки нашему ослику, и, по тому, как он слушал меня, чутко шевеля ушами, я была уверена, что ему очень интересно. И жучок, и травка, и чинара — все были для меня друзьями.

А сейчас… Сейчас я почти все время окружена людьми, а на душе бывает так тоскливо, так одиноко — как в пустыне.

В детстве я могла часами шептаться с травкой, виноградником, с муравьями; они были совсем как свои, близкие. Особенно нравился мне инжир. Его высокая густая крона шумела даже в спокойную погоду. Он был добр, как дед. К осени в жесткой, густой зелени вызревали золотистые плоды. И я была почти уверена, что мой инжир старается для меня. Мы собирали инжир, бабушка варила его в кастрюле, потом сушила на солнце, на заранее приготовленных сухих ветках колючки. Высушенный инжир она слегка осыпала мукой и нанизывала на нити, и эти связки развешивала на оленьи рога, что висели на стене. Бережно сливала она в большой медный таз воду, в которой варила инжир, и в ней снова кипятила самые лучшие, отборные плоды. А из тех, что похуже, делала джем; получше, покрупнее инжир шел на варенье и на пискендер. Я очень любила пискендер. Это тоже сушеный инжир, но без шкурки и не вареный. Нанизанный на нить, он хранился целую зиму — длинными коричневыми ожерельями украшал балкон.

Иногда бабушка уходила к соседке, и я, переборов страх, снимала эти бусы и вешала их на шею, опутывала ими руки, кружилась перед зеркалом, изображая индийскую танцовщицу. Но даже и танцуя, я не могла удержаться от соблазна — выдергивала несколько «бусин» и съедала. Но стоило мне представить холодное, брюзгливое лицо бабки, как исчезало все волшебство, умолкала в душе музыка, бусы превращались в обычные сушеные фрукты, и, как я ни старалась, старуха все равно узнавала о моем проступке.

— Я не против, чтобы ты лакомилась, — сурово помахивая костлявым пальцем, выговаривала бабушка. — Для вас же стараюсь. Только вот тебя жалко. Нельзя есть сушеный инжир летом, останешься без волос, с лысой, как тыква, головой. Кому ты будешь нужна, яйцеголовая? В наши дни девушки и с густыми волосами без мужей сидят.

Меня охватывал трепет, я испуганно сжимала руками волосы, я видела себя уже взрослой, красивой, как киноактриса, но без единого волоска на голове. Со слезами бежала я к дедушке, чтоб сообщить ему трагическую весть.

— Дедушка, меня никто не возьмет замуж! Потому что я буду лысой!

Узнав, в чем дело, дед фыркал в свои пышные усы, гладил мои густые волнистые волосы.

— Ты у меня самая красивая… Самая хорошая, потому что и солнышко тебя любит, и травка, и птицы. Глаза у тебя синие-синие — это подарил тебе Каспий. Волосы густые и непослушные, как крона инжирника. А сама ты золотистая, теплая, как апшеронская айва. Ешь побольше инжира, и станешь еще красивее! Никогда не облысеешь. И не забивай себе голову глупостями. Знаешь, говорят, в Иране когда-то жил очень сильный и заносчивый человек. Однажды он заявил, что сильнее всех на свете. Правда, на это у него были основания: у себя в стране он всех победил в единоборстве. Услыхал об этом Алтай, парень, рожденный в нашем краю, и решил принять вызов богатыря.

«Я его положу на лопатки», — пообещал он землякам и отправился в путь.

Через сорок дней и ночей добрался он до одной лачуги. Уже темнело, парень устал и зашел в жилище. У очага сидела очень старая женщина. Было тепло, стояло лето, а она грела у огня свои большие костлявые пальцы. Старуха оказалась гостеприимной, поделилась с юношей своим скромным ужином. Алтай рассказал, куда и зачем он идет.

Выслушав его, старуха сказала:

«Сынок, вернись домой, пока не поздно. Этот иранский богатырь не знает поражений, он беспощаден. А ты молод, впереди у тебя еще целая жизнь. Послушай меня, возвращайся домой».

Усмехнулся Алтай, замотал упрямо головой. И чем больше уговаривала его старуха, тем меньше он ее слушал. Тогда медленно, кряхтя, поднялась бабка, достала из сундука несколько кружочков, похожих на дольки грецкого ореха, и предложила гостю:

«Съешь это, упрямец, может быть, эти плоды придадут тебе силы».