Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга II

— Тебя там арестуют, — возразил Ципкин.

— В Куневе? С какой стати?

— Когда ты хочешь поехать?

— Надо узнать, когда поезд. Александр, а почему бы тебе тоже их не навестить? Они тебе такие же родители, как и мне.

— Александр, если начнутся всякие разъезды, все рассыплется, как карточный домик, — вмешалась Клара. — Что ты скажешь отцу? Что в меня влюбился? Он подумает, ты с ума сошел.

— Да, верно.

— Мы же за границу собираемся, а не на тот свет. Можно будет и вернуться. Когда-нибудь тут все переменится. Так что давайте не будем делать глупостей.

— Тогда я одна поеду! — выкрикнула Соня.

— Пожалуйста, Соня, как знаешь, — согласилась Клара. — Но если хочешь услышать мое мнение, я против. К тебе приходила полиция, тебя могут искать и там. Могут арестовать прямо на вокзале. Они рассылают депеши. Поверь, я знаю, что говорю.

— Я не могу уехать, не попрощавшись. Мама больна, ей недолго осталось. Папа…

— Для твоей мамы будет лучше узнать, что ты за границей, а не в тюрьме, — перебила Клара. — Александр, я неправа?

— Права.

— Все равно поеду! — Соня сама удивилась, откуда в ней столько упрямства.

— Хорошо, — нахмурился Ципкин. — Ты уже не маленькая. Хочешь рискнуть — дело твое. Одна просьба: не рассказывай про нас. Они только огорчатся, а изменить все равно ничего не смогут. Если согласятся отдать тебе двести рублей, бери и отправляйся в Париж. Договоримся, как там встретиться. Кажется, там польская газета выходит. Оставишь адрес в редакции. И мы так же поступим.

Соня опустила глаза.

— Не уверена, что у них есть наличные. Кажется, они отдали кому-то под проценты.

— Под проценты? — с упреком посмотрел на нее Ципкин. — Что ты несешь? Отец никогда так не делал.

— Лесоторговцу одному. Тот ему выплачивает, расписку написали. Может, ты его знаешь, Мейлах Бондер.

— Что-то не припомню. Папа всегда презирал ростовщичество. Наверно, это ради тебя. Евреи как с ума сходят, когда пора дочь замуж выдавать. Ладно, так когда ты поедешь?

— Сейчас пойду на вокзал. Вещи у меня собраны, но они там, на Дзикой.

— На Дзикую тебе нельзя. Может, сыщик уже поджидает у ворот.

— Дело не в паре платьев, хотя их тоже жалко. Но у меня там письма, бумаги.

— Какие еще бумаги?

— Александр, тебе этого знать необязательно.

— Дневник ведешь?

— Не твоя забота.

— Если ты всяких глупостей понаписала, они из этого целое дело могут раздуть. А если нелегальные письма, тем более. Соня, ты ведь уже не ребенок. Двадцать семь лет. Или двадцать восемь?

— Скажи еще, тридцать.

— От кого письма? Признавайся, бить не буду.

— Я тебе рассказывала про него. От Яцковича. Он у нас в училище преподавал.

— Это тот, которого посадили? А зачем он тебе писал, если вы жили в одном городе?

— У него привычка такая. Все, что приходит в голову, тут же записывает.

— Любовные письма тебе присылал?

— Разные…

— Значит, нельзя тебе в Кунев. Ясно как Божий день, сразу арестуют. Видно, судьба у тебя такая, стать мученицей.

— Не могу я бежать за границу, не поцеловав родителей на прощанье…

Клара переводила взгляд с брата на сестру и обратно, прислушиваясь к разговору. Она давно поняла, что Соня — идиотка. Клара даже пожалела, что перешла с ней на «ты». Двадцать семь лет, но выглядит на девятнадцать, а ума — как у одиннадцатилетней… Неожиданно Клара почувствовала ревность, будто Соня — не родная сестра Ципкина, а какая-то очень дальняя родственница, которая пытается его окрутить. Что это она так краснеет? Ручки изящные, нежные. Никогда не смеется, только улыбается. Ямочки на щеках. Что такой барышне делать в Америке? Конечно, она полагается на брата. «Вечная паразитка!» — вынесла Клара окончательный приговор.

— Ну а я сегодня в Ямполь, — сказала она вслух.

— Когда вернешься?

— Наверно, послезавтра, не раньше. Александр, — добавила она вдруг, — поклянись, что ты меня не обманешь.

От этой неожиданной бестактности Ципкин даже побледнел.

— Я еще вчера поклялся и всякое такое.

— Пусть она будет свидетельницей. Ты конечно же думаешь, я все забыла, но ты не раз меня разочаровывал. Скажу откровенно: не удивлюсь, если я продам все до последней рубахи, а тебе придет в голову вернуться к жене. И что мне тогда делать? Разве что веревку взять да удавиться.

Соня вспыхнула. Она смотрела то на брата, то на Клару. Казалось, хотела что-то сказать, но промолчала и смутилась, как школьница. Сколько жизнь ее ни учила, она всегда терялась, оказавшись в неловком положении. Ципкин занес ложку над тарелкой, да так и застыл. Он был до глубины души обижен несправедливым подозрением.