Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга II

— Если ты так ее боишься, может, лучше нам порознь пойти?

— Я не боюсь, и у тебя на лбу не написано, кто ты. Не думай, что я такая тряпка, просто не хочу ругани. И огорчать ее тоже не хочу. Ты не представляешь, как она переживает. Это тип такой.

— Понятно, понятно, я ведь тоже не деревянная, какой бы падшей ты меня ни считал. Только еще один вопрос: кто написал то письмо?

— Какое письмо?

— Письмо о том, что я тогда была в Париже.

Ципкин побледнел.

— Не знаю. Оно анонимное было.

— Ты тогда написал, что оно пришло из Варшавы.

— Нет, из Парижа.

— Оно у тебя сохранилось?

— Наверно, но надо поискать.

— А я, идиотка, сына подозревала, Сашу. На каком языке оно было? На русском?

— На русском.

— Значит, это он сам или его секретарь. Редкий подонок и вор. Вот уж правда, на все воля случая. Может, помнишь: Яша Винавер.

— Да, его любимчик.

— Он самый. Не знаю, что эта мразь против меня имела. Я ему ничего плохого не сделала.

— Видишь ли, не в том дело, что на тебя донесли. Твои поступки от этого ни лучше, ни хуже не становятся.

— О моих поступках только я знаю и Бог, это не для тебя, как бы близок ты мне ни был. Что произошло в ту поездку, рассказать невозможно, да если б я и рассказала, ты б не поверил. Когда-то думала, что уж кого-кого, но меня-то никто не обманет, а этот Миркин запросто обвел меня вокруг пальца. Даже рассказывать не буду, нет нужды перед тобой оправдываться, я ни в чем не виновата. Он уже был полным импотентом. Вообще-то я об этом и раньше знала, не от него, он-то до последнего разыгрывал Казанову. От его врача. Да, есть такие доктора, которые готовы выболтать все секреты своих пациентов, особенно после стаканчика вина. Потому-то я с ним и поехала. Я хотела приехать к тебе, но не хотела стать для тебя обузой, а он пообещал, что акции мне купит, будет для меня на бирже играть. Да чего он только не обещал! А мне еще хотелось Европу посмотреть до отъезда в Америку навсегда. Мечтала тебя удивить: приехать и сразу дом купить или тебя отправить в университет. Но все, что он говорил, оказалось чудовищной ложью. Сам уже чуть живой был, но за шлюхами волочился, а этот Яша Винавер его обдирал как липку. В жизни таких аферистов не видала. Тургеневым надо быть, чтоб эту парочку описать. Ну я-то быстро сообразила, в какую компанию попала, уже готова была все бросить и поехать к тебе, но тут от тебя письмецо пришло. Поверь, Александр, с того дня, как у нас с тобой впервые была связь, я только тебя любила, все время тосковала по тебе. Готова это на Божьем суде сказать. Все же есть какие-то тайные силы, которые ставят препятствия на моем пути. Кто-то меня постоянно преследует, вредит мне. Всю жизнь, с детства. Ты подумаешь, я с ума сошла, но я своими глазами видела…

— Что видела? — насторожился Ципкин.

— Ладно, не сейчас. Еще успеем об этом поговорить. Когда узнаешь всю правду, начнешь по-другому на меня смотреть.

— Факт, что ты дважды с ним связывалась. И факт, что ты за своего Калмана вышла, потому что у него было поместье. Хочу, Клара, чтобы ты знала одну вещь: я больше никогда не смогу воспринимать тебя всерьез.

— Воспринимай как хочешь…

— Подожди, я сейчас вернусь.

— Давай, жду.

Ципкин встал и вдруг прикоснулся к лицу Клары, словно захотел заслонить ей свет. Она схватила его руку и поцеловала. Все произошло совершенно неожиданно и очень быстро. Он отодвинул зеленую портьеру и исчез за дверью. Глаза Клары наполнились слезами. Потрясенная, она сидела, опустив голову. Ладонь Ципкина слегка пахла потом, но прикосновение пробудило в Кларе желание. Все, что она годами пыталась в себе задушить, вспыхнуло с новой силой. «Я люблю его! Он будет моим во что бы то ни стало!» — подумала она. В висках стучало, затылок болел, сердце бешено колотилось. Она прижала к животу кулак, чтобы умерить спазмы. «Мы не можем друг без друга. Вот она, жестокая правда! — чуть слышно сказала она себе. — Он все мне простит…» И с ужасом поняла, что готова пожертвовать ради него даже детьми…

Уже три дня по крыше барабанили дождь и град. К счастью, дом стоял на пригорке. Внизу лужи разлились, как реки, и в них отражались ветви деревьев, на которых кое-где упрямо, из последних сил еще держались красные листья. Замолкли птицы, которые совсем недавно свистели и щебетали на все голоса, лишь иногда каркала ворона или пронзительно вскрикивала чайка. Над зарослями кустов клубились обрывки тумана, и Кларе казалось, будто там что-то тлеет и никак не погаснет. Когда открывали окно, снаружи доносился запах гнили. В комнатах стоял жуткий холод, и Александр без конца подкладывал в камин толстые поленья. Когда сидишь в кресле-качалке, пламя обжигает щеки, а спина мерзнет. Тусклый дневной свет едва проникал сквозь запотевшие стекла. Недалеко, в паре миль от дома, проходила железная дорога, изредка был слышен гудок паровоза, но увидеть здесь нельзя было ничего, кроме кривых древесных стволов и серого неба. Хозяин, у которого Ципкин снял дом на неделю, предупредил, что в лесу водятся олени, змеи и даже кабаны, поэтому в комнате на всякий случай хранились два древних охотничьих ружья и вдобавок сабля. В шкафу стояли старинные книги, тронутые плесенью. На стенах висели портреты офицеров, служивших в армии Линкольна. На полу лежали ковры, а одеяла были сшиты из разноцветных лоскутов, которые прежняя хозяйка, старая дева мисс Кларк, старательно подбирала друг к другу, коротая долгие зимние вечера. Мисс Кларк уже восемь лет как на том свете, а дом достался по наследству ее племяннику, железнодорожнику из Кротона-на-Гудзоне, и теперь он на лето привозит сюда свою семью.