— Как-то жилось… Я тебе писала, но ты так редко отвечал. Правда, деньги присылал регулярно. Спасибо тебе.
Оба замолчали, не зная, о чем говорить. Время сделало их чужими друг другу. Азриэлу подумалось, что Миреле каким-то чудом стала старше, чем он. Он испытывал перед ней стыд за свои мальчишеские страдания и сомнения. Азриэл чуть ли не завидовал этой маленькой, щуплой женщине, которая раз и навсегда решила, каковы ее цель и долг. Были в ней и гордость, и сила. Казалось, она смотрит на брата с легкой насмешкой.
— В общем, ты теперь настоящий пан доктор.
— А то.
— Слушай, а куда пропал этот?.. Забыла, как зовут.
— Ципкин?
— Да, Ципкин.
— Стал американским врачом.
— Тоже врачом? А эта где, как же ее?
— Клара? Здесь, в Варшаве. Совсем больная.
— А остальные?
— Вера Харлап умерла.
— Это еще при мне было. Или нет, я тогда в Цитадели сидела.
— Соня Рабинович покончила с собой.
— С чего это она? Хотя бывает. У нас в Сибири это не редкость, правда, чаще среди мужчин. Сдают, начинают в себе копаться. Особенно зимой, когда день короткий. Только встанешь утром, печку затопишь поесть приготовить, как уже темнеть начинает. Некоторые на охоту ходили, в шахматы играли. Дура она все-таки. Это я про Рабинович.
— Мне как раз казалось, она далеко не глупа.
— Да нет, так, болтушка. Все не могла гимназию забыть, отцовскую лесопилку.
— А ты до сих пор веришь в революцию?
Миреле стала серьезна.
— Да, верю.
— Тут, в Польше, все остановилось.
— Остановилось? Не знаю. Как идеал может остановиться? Рабочие по-прежнему порабощены, крестьяне голодают, буржуазия становится все подлее. Ты бы видел, кого в Сибирь ссылают. Мещане, учителишки всякие, чиновники. Идут по этапу. Солдат не хватает, набирают мужиков с дубинами или даже баб арестантов охранять. Вот до чего дошло!
— Так всегда было.
— Ну, нет, не настолько. Массы теряют терпение, бедствия крестьян обострились больше обычного. Этот нарыв скоро лопнет!
Миреле зажмурилась и приоткрыла рот, показав беззубые десны.
— Куда ты поедешь?
Она задумалась.
— Пока неизвестно. Куда ЦК пошлет. Сегодня надо кое с кем встретиться. Наверное, завтра будет ясно.
— Как твое здоровье?
— Да ничего. Ревматизм, но от этого не умирают. Главное благополучно границу перейти.
— Я тебе денег дам. Сколько тебе нужно?
— Даже не знаю. Ты всегда готов помочь.
— Ты ведь моя сестра.
— Да, но ты ж теперь такой важный, большим человеком стал. А что с твоей женой случилось?
— Она с ума сошла.
— Из-за чего? Всегда такая веселая была, наивная, но живая. Эстер Ройзнер что-то мне говорила. А она совершенно не изменилась, да? Сыплет теми же фразами. Слушай, а эта женщина, с которой ты живешь, — кто она?
— Вдова, докторша.
— Значит, одного врача поменяла на другого… У нас там словно время остановилось. Жизнь, так сказать, мимо проходила. Но по забастовкам на железной дороге было видно, что народ пробуждается. Без всякого сомнения.
Смуглая женщина постучалась и молча поставила на стол два стакана чаю с пирожными. Она будто совершала важную церемонию, которую нельзя прервать ни единым словом, нельзя даже отвести глаза. Азриэл подумал, что когда-то благочестивые еврейки так же прислуживали ешиботникам, когда те приходили обедать. Миреле посмотрела на нее с дружеской, но чуть насмешливой улыбкой:
— Благодарю…
Миреле взяла кусочек сахара, по-деревенски обмакнула в чай, надкусила.
— Мел, что ли?
— Какой еще мел? Сахар как сахар.
— Совсем не сладкий.
— Да брось.
— Что-то я совсем вкус чувствовать перестала. Еще там, в ссылке. Все-таки это было слегка чересчур. Зато теперь в себя прихожу. Не знаю только, как до границы добраться. Сколько отсюда до Млавы? На волах поеду, в Германии на поезд пересяду.
— Ты плохо выглядишь. Устала?
— Устала. Все смотрю, как ты на отца похож. Вроде другой, а все-таки… И от деда Аврума что-то есть.
— Да, и мама так говорила. Мне всегда казалось, это смешно. А ты на нее похожа.
— Да. Бывает, скажу что-нибудь и испугаюсь: будто ее голос услышала. Представь, я там только по-русски разговаривала. По-еврейски всего лишь несколько раз довелось. Сослали туда одного слуцкого, из рабочих, так он никак не мог по-русски научиться. Такой смешной был, совсем простой. Филактерии с собой привез, молился каждый день. О нашем деле ничего знать не знал. В последние годы охранка совсем взбесилась, хватала людей, которые ни сном ни духом. Его только одно интересовало: когда Ханука [142] Ханука — восьмидневный зимний праздник в память об очищении Храма от идолов и возобновлении службы после победы над греками в 165 г. до н. э.
, когда Пурим [143] Пурим — праздник в память о спасении евреев Персидского царства от истребления их Аманом, любимцем царя Артаксеркса; празднуется 14 адара, шестого месяца еврейского календаря (соответствует февралю — марту).
, когда Пейсах. Еврейского календаря там ни у кого не было. Этот литвак как узнал, что у меня отец раввин, стал с вопросами по Торе приходить.
Читать дальше