Джеффри Евгенидис - Средний пол

Я стоял и рассматривал Дездемону, когда она, вдруг заметив меня, повернула голову. Рука ее поднялась к груди, она испуганно вжалась в подушку и воскликнула:

— Левти!

Теперь страх обуял меня.

— Нет-нет, бабушка! Это не дедушка! Это я! Калл.

— Кто?

— Калл, — повторил я и, помолчав, добавил: — Твой внук.

Это было нечестно. Память Дездемоны и так ослабла, а я ничем ей не помогал.

— Калл?

— Когда я был маленьким, меня звали Каллиопой.

— Ты так похож на моего Левти, — промолвила она.

— Правда?

— Я думала, это мой муж пришел за мной, чтобы забрать меня на небеса. — И она рассмеялась.

— Я — сын Милта и Тесси.

Веселье исчезло с лица Дездемоны так же быстро, как и появилось, и оно снова стало печальным.

— Прости, детка, я тебя не помню.

— Я тебе принес вот это, — я протянул соль и пахлаву.

— А почему Тесси не пришла?

— Ей надо одеться.

— Зачем?

— Чтобы ехать на похороны.

Дездемона вскрикнула и снова прижала руки к груди.

— Кто умер?

Я не ответил и вместо ответа убавил звук в телевизоре.

— Я помню, когда у тебя было целых двадцать попугаев, — заметил я, указывая на клетку.

Она тоже посмотрела на попугая, но ничего не сказала.

— Вы тогда жили на чердаке. На улице Семинолов. Помнишь? Тогда у тебя и появились все эти птицы. Ты говорила, что они напоминают тебе о Бурсе.

При этом названии Дездемона снова улыбнулась.

— В Бурсе у нас было много птиц. Желтые, зеленые, красные. Самые разные. Маленькие, но очень красивые. Как будто стеклянные.

— Я бы хотел туда съездить. Помнишь, там была церковь. Я бы хотел съездить и отремонтировать ее.

— Ее должен отремонтировать Мильтон. Я постоянно напоминаю ему об этом.

— Но если он не поедет, тогда это сделаю я.

Дездемона внимательно уставилась на меня, словно прикидывая, смогу ли я выполнить свое обещание.

— Я тебя не помню, детка, но, может, ты поможешь бабушке сделать солевую ванночку?

Я достал таз и наполнил его в ванной теплой водой, потом высыпал в нее соль и вернулся в спальню.

— Поставь его рядом с креслом, милый.

Я выполнил ее просьбу.

— А теперь помоги бабушке вылезти из кровати.

Я подошел ближе и склонился к ней. Я вытащил по очереди из-под одеяла ее ноги и повернул ее. Она оперлась на мое плечо, и мы двинулись к креслу.

— Я больше ничего не могу сделать сама, — причитала она по дороге. — Я стала слишком стара.

— Tы прекрасно справляешься.

— Нет, я ничего не помню. У меня все болит. И с сердцем совсем плохо.

Мы добрались до кресла, я обошел ее сбоку и усадил. Потом поднял ее распухшие, пронизанные выступающими венами ноги и опустил их в воду. Дездемона закрыла глаза и с довольным видом что-то забормотала.

В течение нескольких минут она молчала, наслаждаясь теплой водой. Щиколотки ее порозовели, и ноги начали оживать. Розовая волна поднялась до подола ночной рубашки, исчезла под ним, а затем появилась из-под воротничка. На лице Дездемоны появился румянец, и когда она открыла глаза, в них были отсутствовавшие до этого проницательность и ясность. Она посмотрела на меня и воскликнула:

— Каллиопа! — И тут же зажала рот рукой. — Господи! Что с тобой случилось?

— Я вырос, — ответил я. Я не собирался ей что-либо рассказывать, но теперь все выплыло само собой. Впрочем, все это было неважно, так как она все равно забудет наш разговор.

Она продолжала рассматривать меня, и глаза ее казались огромными за линзами очков. Даже будь Дездемона в здравом рассудке, она все равно ничего не смогла бы понять из моего ответа. Однако, находясь в своем нынешнем состоянии, она почему-то приняла все как само собой разумеющееся. Она жила теперь в мире грез и воспоминаний, а в этом состоянии старые предания возвращались обратно.

— Каллиопа, ты стала мальчиком?

— В каком-то смысле.

Она кивнула.

— Моя мама когда-то рассказывала мне странную историю, — промолвила она. — Иногда в деревне рождались дети, которые были похожи на девочек. А потом в пятнадцать-шестнадцать лет они превращались в мальчиков. Это мама мне говорила, а я ей никогда не верила.

— Это генетика. Врач, у которого я был, сказал, что такое случается в маленьких деревнях, где все женятся друг на друге.

— Доктор Фил тоже говорил об этом.

— Правда?

— Это я во всем виновата, — и она скорбно покачала головой.

— Почему? При чем здесь ты?

Она не то чтобы плакала. Ее слезные железы высохли и уже не производили никакой влаги. Но лицо ее исказилось, а плечи начали подрагивать.