Су Тун - Последний император

Мы с Яньланом уже облачились в одежду простолюдинов. Сидя верхом на осле, я долго вглядывался в выбеленное зноем небо, а потом стал смотреть по сторонам на нанесенные войной опустошения. Яньлан, перекинув кошель через плечо, шел впереди и вел осла на поводу, так что я следовал за этим посланным мне Небом, преданным рабом. Он направлялся в родные места в уезде Цайши и взял меня с собой. Другого выбора у меня просто не было.

Из города мы выехали через северные ворота, которые, как и все остальные городские ворота, усиленно охраняли солдаты с Запада. Всех въезжающих в город и выезжающих из него они подвергали тщательному осмотру и допросу. Завернув в кусок шелка пару серебряных слитков, Яньлан незаметно сунул их старшему, и мы благополучно проехали. Никто меня не узнавал, потому что никому бы и в голову не пришло, что молодой купец в плетеной соломенной шляпе, защищавшей от лучей раскаленного солнца, который ехал верхом на осле, на самом деле — свергнутый правитель Се. Когда мы достигли холма в пяти ли к северу от столицы, я обернулся, чтобы посмотреть на великий дворец Се, однако величественная и роскошная обитель царей предстала передо мной расплывчатым желтым миражом, очертания смазались и куда-то плыли, и оставшиеся у меня с тех пор воспоминания о нем похожи на сон.

Чтобы попасть в уезд Цайши, мы двигались на юго-восток царства Се, в сторону, противоположную той, куда я выехал из дворца много лет назад, когда отправился в поездку на запад. Обширные равнины и многочисленное население юго-востока показались мне незнакомыми и полными экзотики. На широких просторах росли тутовые деревья и раскинулись прекрасно ухоженные поля, в крытых соломой хижинах жили мужчины, обрабатывавшие землю, и женщины, ткавшие полотно. Разбросанные вокруг деревни расстилались на моем пути к спасению холщовой занавеской в желтых и зеленых тонах. От жизни простых людей меня отделяли то речушка, то грязная дорога, то несколько попадавшихся то тут, то там деревьев, но до них было рукой подать. Крестьяне на токах, молотившие в каменных ступках рис, бросали на двигавшихся по казенному тракту путников отрешенные, мутные взгляды. Женщины в простых черных блузах с небрежно прихваченными красными лентами волосами, стиравшие, сидя на корточках, белье у речной дамбы, собирались на каменной пристани группами по трое-четверо, переговаривались между собой вульгарной скороговоркой и пытались угадать, кто мы такие и куда направляемся. Когда они выбивали белье, мне в лицо иногда попадали брызги из-под их колотушек.

— Это торговец солью, — говорила одна.

— Ерунда, за торговцем солью всегда идет караван лошадей, груженных мешками. По мне, так он смахивает на провалившего экзамен сюцая, [51] Сюцай — низшая ученая степень, позволявшая занять чиновничью должность, которую присваивали после сдачи экзаменов в уезде. — замечала другая.

— Кому какое дело, кто он такой, — роняла третья. — Занимайтесь своим делом, а он пусть едет своей дорогой. К тому же, глупости вы обе говорите, — добавляла она. — Думаю, это чиновник шестого ранга, потерявший должность при дворе.

Пока я добирался до места, где можно было бы почувствовать себя в безопасности, пришлось выслушать немало подобных суждений, но через некоторое время от них уже не пробегал неприятный холодок по спине. Иногда я отвечал через реку на их непрошеные комментарии. «Я ваш правитель!» — громко сообщал я, и пришедшие стирать белье женщины-крестьянки покатывались от хохота, а одна пронзительным голосом предупредила: «Смотри, отрубит правительство твою собачью голову!» Мы с Яньланом, улыбаясь, переглядывались, и я торопливо нахлестывал осла, чтобы тот двигался дальше. Только Небу известно, что скрывалось за этими заигрываниями между мной и крестьянскими женщинами — радость или печаль.

На всем этом долгом пути я постоянно сталкивался с реалиями жизни простого народа: грязная дорога в уезд Цайши, окутанная клубами желтой пыли, действовала мне на нервы; внушали отвращение облепленные мухами придорожные кадки с навозом, в которых шевелились черви. Но больше всего досаждали грязные и убогие постоялые дворы, где приходилось останавливаться на ночлег и страдать от укусов комаров и мух и грубой, безвкусной пищи. На одной из придорожных станций я собственными глазами видел, как из щелей в бамбуковой циновке повыскакивали целых три блохи, а из дыры в стене, дико вереща, высунулась громадная крыса. Они безбоязненно запрыгнули на меня, и как я ни вопил и ни махал руками, избавиться от них мне так и не удалось.