Су Тун - Последний император

— У Западного гуна Чжаояна — двадцатитысячная армия отборных солдат под командой храбрых военачальников, и если правительственные войска выступят в поход на Пиньчжоу, то совладать с ним будет непросто, — наставлял первый министр Фэн Ао. — Западный гун — самый могущественный из всех восьми вассальных правителей. Как говорится, «лед толщиной в три чи за один студеный день не нарастает». Покойный государь при жизни рассматривал Чжаояна как скрытую язву, но так ничего и не смог противопоставить способностям этого человека. Сегодня везде: и при царском дворе, и в народе — идет смута, и существует угроза, внутренняя и внешняя. Не успели мы подавить восстание Цзитяньхуэй, как вспыхнули бунты в уезде Тан и городе Фэнчжоу, так что собирать войско и идти на Пиньчжоу мы можем лишь на бумаге. — С туманной улыбкой Фэн Ао закончил свою речь, и его лукавый сметливый взгляд, скользнув по лицу госпожи Мэн, задержался на резном оконном наличнике Зала Жемчужной Прохлады, где с жужжанием сновала муха. — Полагаю, и вам, ваше величество, и вам, ваше высочество, досаждают мухи, — продолжал он, используя двусмысленную игру слов. [46] По-китайски «муха» — «цанъ[ин]» звучит так же, как и «цан ин» — «могучий герой». — Так вот, лучший способ справляться с мухами — не гоняться за ними с мухобойкой, а раскрыть окно и дать им улететь.

— А что, если она не захочет улететь? — не отставала госпожа Мэн. — Что если она вознамерится полететь прямо тебе в лицо?

— Тогда вам понадобится лучшая мухобойка из всех существующих, — вздохнул Фэн Ао. — К сожалению, такой мухобойки я никогда не видел, так что, возможно, остается лишь, прикрыв один глаз, следить за этой мухой.

— Ах, какой мудрый и находчивый первый министр Фэн Ао. — Госпожа Мэн вдруг рассвирепела, и ее обычно грустное и печальное выражение лица сменилось ядовитой усмешкой. Она схватила стоявший на круглом столике из дальбергии чайник изумрудной глазури и запустила им в первого министра. — Хочешь, чтобы мы отсиживались во дворце и ждали смерти? — завопила она, вскочив со стула и ткнув пальцем в нос Фэн Ао. [47] Говоря о себе, китайцы указывают на свой нос. Применять такой жест по отношению к другим крайне невежливо. — Ни одному слову не верю из той вони, что вы, трусы несчастные, здесь распускаете. Ну, я вам покажу, узнаете у старой матушки, почем фунт лиха.

Униженный Фэн Ао прикрыл побагровевшее лицо рукавом и не произнес больше ни слова. Площадная брань, слетевшая с уст госпожи Мэн, повергла меня в шок. Это был первый случай, когда она проявила перед высшими придворными сановниками свои скверные простонародные привычки. Думаю, взорваться безумным гневом, как это нередко случалось и со мной, ее заставила сложившаяся ситуация, когда она лишилась прикрытия и оказалась под ударом, что называется, «зубы стынут, если их не прикрывают губы».

Я-то закрыл глаза на то, что госпожа Мэн изъяснялась, как сварливая уличная баба, а вот первый министр Фэн Ао, человек самолюбивый и благородный, по всей видимости, не смог больше принимать такой срам от наложницы, вышедшей из задних покоев дворца, это уже ни в какие ворота не лезло. Через несколько дней после этого случая по столице расползлись слухи, что Фэн Ао, первый министр при двух государях, подал в отставку и уехал в родные места.

На восьмой лунный месяц государевы послы, отправленные к восьми вассальным правителям, один за другим вернулись ни с чем. Привезенные ими послания трону оказались написанными как по шаблону: Восточный гун Дацзюнь и Юго-западный гун Дацин не могли приехать в столицу по болезни; Южный гун Чжаою ссылался на непосильное бремя административных забот, а Северовосточный гун Дачэн якобы лично возглавил военную экспедицию, чтобы собрать во всех уездах многолетние недоимки по налогам. Я понял, что доклады вассальных правителей так похожи неспроста, это был крайне опасный знак. Получалось, что мое желание повернуть мощь остальных вассалов против Чжаояна — наивная мечта.

На мой призыв явиться во дворец откликнулся только правивший лишь номинально Северо-западный гун Даюй. Он уже не один год обретался в столице, по-прежнему предаваясь пьянству и разврату, и уже настолько погряз в этом, что сам был не в силах вырваться из силков деградации и морального упадка. Увидев, как он вваливается, покачиваясь, в Зал Изобилия Духа с засохшей помадой на щеке, я догадался, что он, по всей вероятности, явился сюда прямо из какого-нибудь развеселого дома.