Су Тун - Последний император

Ночью шел леденяще холодный дождь, а я лежал на императорском ложе и пытался представить, какой будет моя собственная свадьба. В душе царили пустота и разочарование. На улице, рядом с Залом Чистоты и Совершенства, в темноте под дождем мерцали дворцовые фонари, их фитильки то вспыхивали, то гасли. Когда стук колотушки ночного сторожа за стеной возвестил третью стражу, я подумал, что Дуаньвэнь, наверное, уже ведет свою косоглазую невесту в брачные покои.

Во сне опять явились маленькие белые демоны, но теперь я отчетливо различал их лица. Это были женщины, все в лохмотьях, и тела у них отливали белым. Стайка обольстительных женщин-демонов, они пели и плясали рядом с моим царским ложем, делая непристойные движения, и их благородная и безупречная кожа отливала блеском, как хрусталь. Страха я уже не испытывал и больше не звал монаха Цзюэкуна, чтобы он пришел и прогнал их. Во сне меня охватило вожделение, которое закончилось семяизвержением. После этого я сам встал и сменил белье.

Прошло не так много дней, и Дуаньвэнь получил титул Великого военачальника. Во главе войска из трех тысяч всадников и трех тысяч пехотинцев он должен был выступить к Цзяочжоу с приказом встать гарнизоном на наших границах и противостоять расширению царства Пэн и его набегам на наши пределы. Вместе с официальной печатью в Зале Изобилия Духа ему также торжественно вручили Драгоценный Меч о Девяти Жемчужинах, оставленный покойным императором. Когда он опустился на колени, чтобы поблагодарить за оказанную ему милость, я заметил, что у него с пояса свешивается нефритовый жезл жуй со знаком Черной Пантеры. Это был подарок бабки, госпожи Хуанфу, то самое передаваемое из поколения в поколение сокровище. Мне так хотелось стать его обладателем, но я его так и не получил. Это открытие больно ударило по моему самолюбию, и пока Дуаньвэнь принимал поздравления и напутствия от министров и чиновников, я в раздражении покинул Зал Изобилия Духа.

Не знаю, с какой целью госпожа Хуанфу постоянно меняла свою позицию, как говорится, «одной рукой на тучке, другой на дожде»? Я терпеть не мог ее политические игры, когда она одаривала своими милостями всех сыновей и внуков. Ведь ее дни давно сочтены, так зачем она по-прежнему старается контролировать всех и вся при дворе Се? В своих сомнениях я даже стал подумывать, не в сговоре ли она с Дуаньвэнем.

Но что они задумали?

Как-то я поделился своими сомнениями с Цзоу Чжитуном, членом академии Ханьлинь, [28] Академия Ханьлинь — основана в VIII веке при династии Тан и состояла из лучших ученых — конфуцианцев, которые в том числе выполняли литературные и иные поручения двора. и попросил у него наставления. Цзоу Чжитун обладал глубокими познаниями в конфуцианском учении, его труды превосходили сочинения остальных ученых мужей, но, пытаясь разрешить мои сомнения, он словно дара речи лишился и нес невесть что. Я понимал, что это вызвано страхом перед госпожой Хуанфу, но в голову пришло лишь одно: эх, был бы здесь монах Цзюэкун! Но он, к сожалению, удалился в свой монастырь на Горе Горького Бамбука.

Из-за занавески донеслись тихие всхлипывания. «Кто там?» — спросил я, отводя ее. Это был Яньлан. Глаза у него опухли от слез. Увидев меня, он перестал плакать и, бросившись на колени, стал просить прощения.

— Почему ты плачешь? Кто обидел тебя?

— Ваш раб не хотел обеспокоить вас, государь, но боль просто невыносимая.

— А что у тебя болит? Я сейчас вызову тебе придворного врачевателя.

— Ваш раб не смеет. Наверное, все скоро пройдет. Ваш раб не хочет беспокоить придворного врачевателя.

— Так ты скажешь мне, наконец, что у тебя болит? — Кроме печали на лице Яньлана притаилось еще какое-то странное выражение, и я решил выяснить всю подноготную, чтобы, как говорится, «отхлынула вода и обнажила камни». — Выкладывай по правде, — грозно произнес я с суровым лицом. — Если осмелишься обмануть меня или будешь молчать, велю позвать палача. Испробуешь плетей, сразу все расскажешь.

— Вот тут болит. — Указав рукой на свой зад, Яньлан снова заплакал.

Сначала я никак не мог взять в толк, что он имеет в виду, но потом из всех его недоговоренностей и путаного изложения все, наконец, прояснилось. До меня и раньше доходили смутные слухи о том, что принца Дуаньу и какого-то актера из города связывают отношения, наиболее меткое определение которым дал академик Цзоу Чжитун: «порочное поветрие „обрезанных рукавов"». Но кто бы мог подумать, что Дуаньу осмелится запустить свою руку в «обрезанном рукаве» во дворец, да еще коснуться ею Яньлана, моего фаворита. Я посчитал, что это еще одна демонстрация силы со стороны моего братца Дуаньу. Рассвирепев, я тут же велел вызвать Дуаньу в Зал Чистоты и Совершенства, чтобы призвать его к ответу. Личико Яньлана покрылось бледностью, он упал на пол и стал умолять меня не предавать случившееся огласке. «Если у вашего раба поболит немного, так это ерунда, — лепетал он. — Но если об этом узнают все, мне конец». Стоя у моих ног на коленях, Яньлан отвешивал поклоны, и его голова стукалась об пол с такой же скоростью, с какой толкут чеснок. Я смотрел, как он по-рабски пресмыкается, и мне вдруг стало до того противно, что я дал ему пинка под зад. «Убирайся с глаз долой, — велел я. — Это вовсе не для того, чтобы оправдать тебя. Дуаньу последнее время стал слишком заноситься и задирать нос, и я давно уже хотел наказать его».