Илья Стогов - Отвертка

— А дальше?

— Дальше сам знаешь… Минут сорок сидели в машине. Ждали, пока ты накачаешься пивом… Думаю, если бы ты не принялся демонстрировать ребятам бойцовские дарования, они просто покатали бы тебя в машине, порасспросили и отпустили. Обошлось бы без синяков.

— А потом?

— Когда тебя запихнули в машину, мне места уже не хватило. Меня оставили на Невском, а сами уехали.

Я налил себе водки, добавил туда же «Спрайта» и отхлебнул. Коктейль получился так себе. То, что рассказала Жасмин, было интересно, но бесполезно.

— Больше ничего не просили? Только бумагу?

— Даже за коленки не трогали. Только бумагу.

— И у меня… тоже… только бумагу. Я еще удивился: зачем им какая-то бумага? Они же тупорылые…

Я допил коктейль, сходил в комнату и принес конверт с бумагами:

— Вот эта бумага.

Жасмин раскрыла конверт и вынула листки. Покрутила в руках мантру Кострюкова. Я пояснил:

— Это мантра. Типа заклинание. Инструкция, как вводить во влагалище тибетским теткам сияющие бриллианты…

— Круто. Зачем эта пердула нужна? В смысле, нужна тем, кто не хочет вдуть тибетским теткам? Ты понимаешь?

— Понимаю.

— Все-все-все понимаешь?

— На самом деле я очень умный. Только тс-с…

— Расскажешь?

— Отчего не рассказать?

— Только сперва выпьем?

— Только сперва выпьем!

Мы выпили, и я заговорил. Говорил я долго. Жасмин слушала не перебивая. Джи-лама… вырезанное сердце… востоковед Кострюков… этнографическая коллекция… эрго: востоковед расстрелян, куда делась привезенная им ценность, неизвестно.

Потом Жасмин прикурила сигарету и сказала:

— Короче, осталось узнать, что именно привез сюда из Тибета твой востоковедный дядька и куда он его дел.

— Смотри-ка! Ты пьяная, но умная!

— Выпьем еще?

— На самом деле, что привез и куда дел, я тоже знаю.

— Иди ты!

— Я же говорю: я умный. И ты умный… ум… мная… Не выпить ли нам за это?

— Ну и что же это за сокровище?

— Главное на свете сокровище — длинноногие блондинки.

— Не надо меня в себе разочаровывать.

— Меня… В себе… Как ты сказала? А-а! Ну ладно, скажу. Вообще-то это бриллиант. Я узнал об этом только сегодня. Мне в больнице сказал подстреленный Молчанов. Скорее всего, крупный камень из награбленных Джи-ламой. Не поцеловаться ли нам?

— С какой целью ты расстегиваешь мою рубашку?

— Это не твоя. Это моя рубашка.

— Где теперь находится камень, ты тоже знаешь?

— Тоже. Знаю.

— Но мне не скажешь?

— Почему это не скажу? Скажу.

— Где он?

Я потянулся за водкой, рукой по дороге задел остатки «Спрайта», уронил и его и водку, начал вытирать лужу прямо ладонью, что-то говорил девушке, потом выпил… причем похоже, что выпил все-таки на брудершафт, потому что сразу после этого мы поцеловались… поцелуй был долгим… я чувствовал, как она дышит… она сказала: «Ух ты!»… и я целовал ее лицо, а она сжимала мои горящие щеки своими мягкими ладошками и что-то шептала… и у нее была восхитительная нежная кожа, а когда я целовал ее, то от нее пахло сигаретами и духами… наверное, ужасно дорогими… остановиться я уже не мог, а она говорила «Милый…» и задыхалась, и вся была моя, вся абсолютно.

А потом была темнота. И только музыка еще долго что-то шептала в этой замечательной темноте.

Первым ощущением наступавшего утра, как обычно, была сухость во рту. Я давно привык просыпаться от этого ощущения. Хотелось воды. Холодной и вкусной. Желательно ведро.

Я открыл глаза. Это было не просто. У меня на груди лежала девичья голова. Белокурая. Голова была тяжелой, как гиря.

Ага…

Подробности вчерашнего вечера начали потихоньку просачиваться в день сегодняшний. От

некоторых подробностей хотелось покраснеть.

Я стал выбираться из-под Жасмин. Не просыпаясь, она недовольно помычала. Я погладил девушку по спине и на цыпочках пошел на кухню. Лицо у спящей Жасмин было розовым и очень красивым.

Стол напоминал поле боя. Подбитым дзотом раскорячилась пепельница. Наши понесли сокрушительное поражение.

Напился я прямо из-под крана. Вода была теплой и противной. Одежда — даже трусы — осталась в гостиной, рядом с диваном, на котором спала Жасмин. Пока умывался, я еще пару раз приложился к холодной воде.

Потом я вышел на кухню, отыскал сигареты и закурил.

— Привет.

Она стояла, опираясь голым плечом о дверной косяк. Все остальное, помимо плеча, у девушки тоже было голым.

Слегка опухшая ото сна. По щекам трогательно размазана тушь. Белобрысая грива спутана. Губы распухли от поцелуев. От моих поцелуев.