Хуан Хосе Арреола - Выдумки на любой вкус

Все это началось в тот памятный день, когда, распахнув дверь кабинета, я увидел сеньора Брауна, лежащего ничком на рабочем столе, без всяких признаков жизни.

Потом дни летели беспорядочно и быстро. Крах фирмы и позор банкротства обрушились на меня, словно ливень из помоев. Ошибки и жалобы, недовольство и претензии избрали своей мишенью именно меня. Сам того не заметив, я оказался в первом ряду, принял всю ответственность на себя и ускорил развал фирмы, вложив значительные средства в рекламную кампанию, столь же бесполезную, сколь и дорогостоящую.

Сеньор Браун умер не сразу. Мы призвали на помощь все современные средства науки, и он получил два часа агонии. Никогда не забыть мне ни этих двух нескончаемых часов, казавшихся вечностью, ни сеньора Брауна, погружавшегося в пучину смерти в окружении стенографисток, врачей, растерянных служащих; полезным оказался только священник, он таинственным образом явился незнамо откуда и в этой толчее сумел привести в порядок дела умирающего, в страхе бормотавшего обрывки фраз — причем то, что говорил сеньор Браун, имело больше отношения к будущему краху «Прометея», чем к делам духовным.

Результатом второй инъекции явились лишь судорожные подергивания, с каждым разом все более слабые. Врачи отказались от своих попыток, понимая, что смерть уже предъявила свои права на кабинет сеньора Брауна. Я был на грани помешательства; чтобы не случилось нервного срыва, мне пришлось прибегнуть к помощи врачей. Любопытно, что в момент максимального потрясения, когда я стоял над телом своего начальника, весь мой опыт рекламного агента не мог подсказать мне ничего, кроме полузабытого детского жеста: вспомнился обрывок какой-то молитвы, и я поднес руки к лицу, наверное чтобы перекреститься.

Как и все чародеи, сеньор Браун унес с собой в могилу секрет своих расчетов. Я видел, как шли в гору его дела, был его главным и ближайшим помощником, но так и не дождался того, чтобы он посвятил меня в секрет своих комбинаций. Это могло бы мне позволить правильно повести дела фирмы, но я так и остался в ранге прислужника при жреце. По-моему, это подходящее слово, так как сеньор Браун творил своего рода священнодействие в рамках материалистической религии, цель которой — счастье человека на земле. Его личным вкладом в дело людского комфорта были плиты «Прометей», модели которых обновлялись ежегодно, следуя ходу прогресса. Сеньор Браун проповедовал скромный и экономичный домашний рай, где в чистом и приветливом храме кухни плите отводилась роль алтаря.

А я был рупором для его проповедей, старательным писцом, день за днем фиксировавшим его достижения, автором писем-циркуляров, что несли благую весть потеющим, черным от копоти домохозяйкам и поварихам с их печурками тысячелетней давности.

Несмотря на свое высокое положение, сеньору Брауну нравилось вспоминать старые добрые времена. Иногда он покидал свой роскошный кабинет, чтобы лично продать одну из плит, — прямо как знаменитый проповедник, спустившийся со своей кафедры, чтобы помочь страждущему.

Тогда его жесты делались величавыми и торжественными: он неспешно заряжал газовый баллон, манипулировал вентилями, живописуя при этом достоинства современной системы газификации, исключающей появление неприятных запахов и несчастные случаи. А когда он подносил горящую спичку к горелке, на его лице отражалось волнение, даже легкий испуг, как будто бы ему на секунду приходила в голову мысль о неудаче. Когда же появлялись язычки синего пламени, сеньор Браун расплывался в блаженной улыбке, рассеивавшей последние сомнения клиента. Я вспоминаю эти сцены и, несмотря на крах фирмы и всеобщее недоверие, по-прежнему убежден, что плиты «Прометей» — хорошие плиты, и готов заплатить за свое убеждение всем, что имею. Если плиты не будут работать, то мне ничего не останется, кроме как выйти из игры и отдать свои накопления в другие, более чистые руки. Идея моя проста и, несомненно, эффективна: «Куплю поломанные плиты фирмы «Прометей», а ниже мое имя и адрес. Завтра отнесу это объявление в газету.

Я играю в орлянку. Моя ставка — против мнения большинства. И пусть теперь все нотариусы и жертвы краха попробуют обвинить меня в лицемерии.

Отрадно думать, что мой поступок — лучшая дань светлой памяти сеньора Брауна.

Довольно долго я не решался продолжить эти записки. Не знал, как это сделать: я связан по рукам и ногам событиями, переменившими всю мою жизнь. Мне кажется, если я просто и ясно изложу факты, — это и будет мошенничеством.