Георгий Балл - Вверх за тишиной (сборник рассказов)

— Кто это, в гробу? — спросил я.

— О, да это Ефим Крюков. Великой силищи был мужик. Поднял камень. Хотел положить под край новой избы. А камень его осилил. — И она перекрестилась.

— А вы не ошиблись?

— Я-то? — Она по-прежнему не смотрела на меня. — Некогда мне. Все наши побегли в Маркуши. Самодеятельность приехала в Маркуши-те. Дают концерты, а я позадержалась. Народ весь подался на гулянья.

Она хотела уйти, но я снова задержал.

— А что мне делать с лодкой?

— Пять машин за цементом в Нюксиницы побежали, дак, поди, надо им возвращаться. Они в Тарногу едут.

Она сорвалась с места. Потом остановилась, крикнула:

— Дожидайся, может, возьмут.

Женщину стерло белесым небом.

Ничего, подумал, как-нибудь, и повторил:

— Как-нибудь. — И поплелся к дороге, ближе к мосту.

Тяжело идти. Будто недавно уполз отсюда ледник. На какую-то минуту я даже представил, как этот ледяной панцирь, покрывавший землю миллионы лет, отползал. Выплевывал огромные камни-валуны. Ледник их успел обсосать и выплюнул вместе с коричневой грязью.

Дорога была в густой глине. Две колеи обозначились в ней, пробитые так глубоко, что можно стать на колею ребенку шести-семи лет — и грязь скроет его, — разве что только макушку видно будет.

— А машина? — спросил я себя. Не видно ли машины моего друга шофера Мишки Силинского, прозванного Соснова Голова? Не идет ли за мной машина?

— Какой?! Только прошли пять за цементом в Нюксиницы, — прокричал я себе, как глухому.

Да я и был глухой от усталости, ноги едва держали меня. Я забыл о Николаеве, не до него мне сейчас.

Я поглядел с моста на реку. Там под берегом лежала моя лодка, белая и живая. И я вспомнил Ивана Руфыча и Селение. Сил не было. Я плыл и плыл думал, скоро конец пути, и вот — грязь, и опять по грязи, по грязи, да еще лодка… Куда ж я с лодкой денусь?

По колее, между грязей из деревни шла женщина в зеленом пальто, торопилась, спешила в клуб на гулянье.

Я не решился сесть — и как лошадь стоял, почти засыпая. И когда закрывал глаза, видел рябь на воде — вроде еще плыл.

Холодный ветер. Я весь продрог. Услышал, с угора, с той стороны, от леса, шум машин. Подался к середине моста. Замахал рукой. Медленно шли машины — они как бы соскальзывали по грязи.

Первая машина гуднула. Я отступил. Замахал рукой, закричал:

— Стойте! Стойте!

И вторая, за ней третья машины прошли мимо. Я остался у перил. Мост еще вздрагивал, а машины уходили.

От леса двигались две отставшие. Я встал посреди колеи.

— Врешь, остановишь, — закричал я. Злоба заволокла мою душу. Меня стошнило. Машины подвигались ужасно медленно.

Первая машина, слепя меня фарами, остановилась.

— Сволочи! — кричал я шоферу, который вылез из машины и глядел на меня. Я заметил, что он был сильно пьян.

— Сволочи! Не хотите брать. Ведь я от Селения перегонял лодку, слышите, гады? — Я задыхался.

Господи, сделай так, чтобы они взяли мою лодку. И опять вспомнил Николаева.

— Доктор Холин, — повысил голос следователь.

Из-за сиреневой занавеси, закрывавшей часть комнаты, вышел бывший политзаключенный, известный в городе доктор.

— Скажите, доктор Холин, подсудимый помогал политическим заключенным?

— Да. Ничего дурного мы от него не видели.

— Вы подтверждаете, что он способствовал освобождению заключенных? Были открыты двери камер, ворота тюрьмы?

— Подтверждаю.

— Спасибо, идите.

Когда Холин ушел, допрос продолжался.

— Я знал мнение доктора Холина. И вот для объективности вызвал его. Но теперь, когда вы понимаете, что я с вами предельно честен, ответьте, где ваш тайник? — следователь говорил серым, тихим голосом. — Почему вы молчите, Николаев? Вам придется отвечать, поручик Николаев.

— Какой тайник?

— Ведь из тюрьмы бежали не только политзаключенные? Какую взятку вам дали уголовники?

— Хорошо. Я вам отвечу так: я никогда не брал взяток и никому не продавал свою совесть.

— Тогда объясните, почему вы открыли двери тюрьмы? Как это вам удалось?

— Я уже рассказывал. В основном в тюрьме держали политических, жизнь которых была в опасности. И это я вам говорил.

— Благородно. Но вас волнует не только жизнь людей, но и судьба вещей. Будучи помощником Матвеевой, вы возглавили Отдел брошенных имуществ. Где же золото, бриллианты, дорогие украшения? Кстати, Матвеевой по некоторым обстоятельствам уже нет в городе, и она теперь не сможет вас взять под защиту. На что вы рассчитываете, Николаев?

— На разум.