Нодар Джин - Повесть о смерти и суете

— Не смейтесь, — сказал он мне с Нателой и засмеялся сам, — но я считаю себя никчемным человеком: живу в двадцатом веке и ничему из современного не научился: не знаю даже как делают карандаши!

Абасов был зато информирован в области гуманитарной.

Не позволяя нам с Нателой завести речь о Бретской библии, он сообщил мне ещё, что, хотя считает своим коньком историю, хотел бы уважить меня и поговорить о философии. Говорил он, как Ницше, афоризмами, и несколько из них, не исключено, принадлежали ему.

Сказал, например, что, судя по всему происходящему сейчас в мировой политике, у человека обе руки правые, но одна — просто правая, а другая — крайне правая.

Потом перешёл к рассуждению о времени: прошлое живёт только в настоящем, поскольку существует в памяти, которая, в свою очередь, не может существовать ни в прошлом, ни в будущем временах.

О настоящем сказал, что время разрушителей и созидателей прошло, — настало время сторожей. Что символом настоящего является пёстрая мозаика, которую ничто не способно удерживать в каком-либо узнаваемом рисунке. Что поскольку мир един, и иной мир есть частица единого, плюрализм сводится сегодня к выбору между разнообразным злом.

Ещё мне понравилось, что любая идея рано или поздно покидает голову — и не делает этого лишь в том случае, если ей там очень просторно. Из чего следует, что истинной ценностью обладают именно преходящие идеи. То есть — входящие в голову и сразу же выходящие из неё.

Ещё он сказал, — а это понравилось Нателе, — что время есть деньги, но деньги лучше. Сбив меня с толка, но не давая открыть рта, Абасов сосредоточился, наконец, на мне и заявил, что я тоже напоминаю ему усопшего деятеля. Моего родного отца, который, оказывается, ссылаясь на боль в ложбинке у сердца, приходил к нему как-то за Бретской библией:

— Я отказал. Времена были совсем другие. От нас мало что зависело: всё решала Москва. Но сила жизни — вы-то знаете — заключается в её способности изменять времена. Сегодня — другое дело! Кто бы мог тогда предсказать, что начнём выпускать людей? Предсказывать трудно. Особенно — когда это касается будущего… Теперь всё в наших руках! За исключением того, что не в наших… Вы меня, надеюсь, поняли. Для философа понимание, в отличие от заблуждения, не требует ни времени, ни труда…

Генерал надеялся напрасно. Я не понял ничего, кроме того, что, быть может, именно это и входило в его планы.

Он поднялся с места и, сославшись на чепуху, вышел из кабинета.

Объяснила Натела. Оказывается, Абасов не возражал против возвращения Бретской рукописи, но ждал от меня в обмен услугу, которая не требовала изменений в моих планах: я продолжаю жить как собираюсь, то есть уезжаю в Нью-Йорк и поселяюсь в Квинсе, где живут петхаинцы и куда скоро переберутся остальные. Растерявшись в чуждой Америке, петхаинцы, как это принято там, сколачивают Землячество, председателем которого выбирают, конечно, меня. На этом этапе от меня требуется то, что мне удастся сделать смехотворно легко: выказать гуманность и способствовать сохранению петхаинской общины…

Натела умолкла, и мною овладело глубокое смятение.

Мне стало ясно, что искупление прошлых ошибок не стоит того, чтобы согласиться на гебистскую операцию длительностью в жизнь. С другой стороны, отказ от этой операции сталкивал меня с необходимостью принять немыслимое решение: либо забыть о переселении в Америку, либо, на зло гебистам, трудиться там с целью испарения родной общины.

Оставалось одно: возмутиться, что отныне вся моя жизнь поневоле может оказаться гебистским трюком.

Сделал я это громко:

— Так вы тут что? Вербуете меня?!

Ответил Абасов, оказавшийся уже на прежнем месте:

— Упаси Господи! За кого вы нас принимаете? Мы в людях разбираемся, — и затянулся трубкой. — Какая же тут вербовка? Будете жить себе как умеете, а в награду получите великую книгу…

— А какая награда вам?

— Никакая! — воскликнул генерал, но, выдохнув из лёгких голландский дым, «раскололся». — Награда, вернее, простая: у нас, у грузин, нету диаспоры… Ну, полтыщи во Франции, но все они князья и все — со вставными зубами. Ну и на Святой Земле… Там-то их больше, и без князей, но там, увы, земля маленькая. А в Штатах у нас никого пока нету. У русских есть, у армян, у украинцев тоже есть, а у нас — нету. И это весьма плохо!

Кивком головы Натела согласилась, что это весьма плохо.