Нодар Джин - Я есть кто Я есть

И превращают в крепости дома, -

Увы, умрут; увы, в могиле сгинут,

Оставив все добро другим глупцам.

Всю жизнь глупцы жилища укрепляют,

Как будто б жить в них будут без конца,

И имена свои дают именьям,

Как будто б им иметь их без конца.

Недолго им владеть своим владеньем,

Недолго жить глупцам в своих дворцах:

Наступит час, — и гордеца настигнет

Смертельная коса, как нож — быка.

Убойному быку подобен глупый,

Скотине и глупцу — одна судьба.

Увы безумцам всем, в свои влюбленным

Бессмысленные мысли и дела.

Псалом 133

Как хорошо и как великолепно

В единую семью собраться всем!

Собраться братьям, в доме жить едином,

Как хорошо собраться братьям всем!

Так хорошо, как если б Аарона

Увидеть нам с елеем на челе,

С елеем, вниз стекающем на платье,

На бороду стекающем его.

Так хорошо, как если б на Хермоне

Роса скопилась и пролилась вниз,

К Сиону, где обещано спасенье

И вечное цветение. Аминь!

Псалом 137

При реках Вавилонских мы сидели,

И вспоминали мы в слезах Сион.

Мы плакали, и средь ветвей деревьев

Качались наши арфы на ветру.

А нас пленившие, все те, кто нас держали

Вдали от рек родных, в неволе и в беде,

Кричали нам: «Снимите ваши арфы!

Сионские напойте нам псалмы!»

Но как нам петь Господню песнь в неволе,

И как, забыть тебя, Иерусалим?!

Когда забуду я тебя, о Город,

Десница пусть забудется моя;

И пусть отсохнет тот язык, что скажет:

У рек чужих забыт Иерусалим.

В период между завершением Библии и созданием Талмуда всю энергию своего духа Израиль, зажатый в кольце враждебно настроенного к нему мира, направил на укрепление своей культуры. Уже тогда в его духе четко определились черты, которые так драматично отличают его даже в нынешнем неодномерном мире. Прежде всего — это верность цивилизации единобожия и четко разработанных этических норм. Хотя цивилизация эта, тотчас же выказав свой универсальный характер, стала постепенно завоевывать мир, евреи воспринимали ее как символ преданности делу отцов; тем более, что с ослаблением политической мощи еврейского общества это наследие предков вызывало к себе углубляющуюся неприязнь языческого окружения. Подобную ситуацию и имел в виду Л. Толстой, когда, возмущаясь враждебным отношением к евреям, называл их поборниками свободы духа:

«Невежество осуждалось ими в древней Палестине с большею силой, чем оно осуждается сегодня в цивилизованной Европе». Презрение к невежеству и обусловило другую черту еврейского духа — страсть к модификации наследия под влиянием нарождающихся цивилизаций. Вот почему еврейский дух послебиблейской эпохи увековечивает себя в следующих формах религиозно-философской публицистики:

а). апокрифы — книги, созданные по образу и подобию библейских, но не вошедшие в канонический свод Священного Писания;

б). документы раввинического творчества, адресованного еврейству и направленного на углубление его национального сознания;

в) светская литература, т. е. литература, созданная в соответствии с греко-римской традицией и обращенная не только к евреям, хотя и развивающая именно еврейские принципы мировосприятия.

Пожалуй, именно в апокрифах (греч.: «скрытый путь») и проявилась впервые временами обостряющаяся склонность еврейского духа к мистическому восприятию жизни, точнее, к такому ее восприятию, которое исходит из идеи о строгой ограниченности пределов человеческого познания и возможностей разума как средства ориентации в мире. Несмотря на и поныне живущую традицию недоверия к мистицизму, он зиждется на неопровержимой догадке, что по ту сторону людского разума лежит неизмеримый мир истин, доступных нашему созерцанию лишь частично и лишь в условиях того специфического состояния, когда человек переживает себя и окружающий его космос как единое и нерасчленимое целое. Подобное — нелогическое — отношение к миру, подводящее порой к гениальным прозрениям, оказывается особенно популярным в эпохи смутных социальных процессов, чреватых непредсказуемым исходом и потому внушающим человеку неуверенность и страх. Что же касается историко-политических закономерностей, и, в частности, закономерностей политической истории еврейского народа, то именно в подобные эпохи особенно обостряется в мире и антисемитизм как враждебность к совершенно уникальному опыту в развитии человеческого духа. Вот почему наряду с традиционными символами людского благонравия и благоразумия, апокрифы открывают нам новый мир напряженно-страстных, апокалиптических образов, порождаемых смущенным разумом, страхом и надеждой. Неизбывный оптимизм еврейского духа как бы утрачивает в них свою одномерность и обретает драматические черты, что можно судить по небольшому отрывку из Второй Книги законодателя Эздры. На вопрос о причинах страданий Израиля Эздра отвечает так: Божий промысел несет в себе непознанную людьми тайну, но стойкость и выносливость Израиля являются залогом его грядущего избавления.