Алексей Иванов - Общага-на-Крови

В дверь чуть ударили костяшками пальцев, и Отличник попытался по стуку определить, кого принес черт, но у него не получилось. Надеясь, что это кто-то чужой зашел на секунду, он крикнул: «Войдите!»

Вошла Леля.

— Ты один? — недоверчиво спросила она, оглядываясь по сторонам.

— Нет, — печально ответил Отличник. — Только что здесь сидело шестнадцать толстых, голых и пьяных шлюх. Когда ты постучала, я успел рассовать их под койки, в шкаф и ящики стола.

После такого ответа, какого Леля еще никогда не слыхала от Отличника, она выпрямилась и неестественно сказала:

— Ну, одной шлюхой больше, одной меньше… Отличник, у тебя не найдется немного соли?

Отличник удивленно посмотрел на нее. Леля держала в руках стакан с белым налетом на дне.

— Хочешь посыпать раны, чтобы они дольше оставались свежими? — еще не избавившись от недавних интонаций, поинтересовался он.

— Нет, хочу посыпать суп, чтобы съесть его. Всегда надо быть наготове, чтобы проблеваться.

— Прости меня, — сказал Отличник. — Присаживайся… Будешь чай?

— Не хочу тебя задерживать. Разве твоим шлюхам не пыльно под кроватью, не душно в шкафу и не тесно в ящиках стола?

— Я тебе соврал, — пояснил Отличник, делая страшные глаза. — На самом деле я их всех выбросил в форточку. Им уже не пыльно, не душно и не тесно. Они дохлые.

Леля улыбнулась, подошла ближе и тихонько поцеловала Отличника в макушку. Отличник усадил Лелю на кровать Серафимы.

— Я не хочу чая, спасибо, — отказалась Леля. — Я просто посижу немного. Мне очень одиноко.

— А соль — это предлог?

— Нет. Соль у меня и вправду вся закончилась.

— Поближе-то у тебя, что ли, нет знакомых с мешками соли?

— Ты знаешь, Отличник, с тех пор как я поселилась в двести двадцатой, ко мне никто ни разу не пришел в гости. Я просто побоялась соваться за солью к ним.

— Но ведь и я ни разу не зашел, — виновато сказал Отличник.

— Ты — моя последняя надежда, — спокойно ответила Леля.

— Надежда на что? Ты хочешь, чтобы все стало, как прежде?

— Как прежде, все и так станет, все вернется на круги своя. Осенью обо всем этом никто и не вспомнит. Ведь забылось же, что совсем недавно девочка с крыши спрыгнула. Даже дискотека была уже… Я хочу, чтобы боль прошла.

— Какая боль?

— Понимаешь, Отличничек… Все, что было вокруг меня, все так и останется. Но вот сама-то я страшно изменилась. Мне трудно объяснить… — Леля вертела в руках стакан и разглядывала его, как некий удивительный кристалл. — Помнишь, я тебе говорила про стыд перед миром, который мне покоя не давал? Так вот, мне сейчас дико подумать, что все это именно я говорила, что я так верила, так чувствовала… Конечно, я поступила как последняя дрянь, но самое жуткое, Отличник, что мне нисколько не стыдно!

— Почему?

— Почему?.. Если разобраться, то чем был этот мой стыд? Просто я считала, что в мире — везде — есть какой-то высший нравственный закон. Я думала, что природа заключает в себе не только физические, но и нравственные законы, которые в человеке существуют изначально, а не воспитываются. Я сделала эту подлость, убила Ваньку, ну и что? Разве поразила меня молния с неба?

— Но ведь ты же знаешь, что такого не бывает.

— Да, да, конечно, да… Но подумай, что со мною сделал Ринат?

— Изнасиловал.

— Вот именно! Что же я должна была чувствовать? Ненависть, ужас, отвращение… Так ведь? Но Отличничек, дорогой мой, когда он трахал меня, не было ничего подобного — я испытала такой кайф, какой никогда ни с кем не испытывала и даже не думала, что такое возможно. Я чуть не померла — такое нечеловеческое наслаждение…

Отличник не знал, что сказать. Он не разбирался в этих вещах.

— Значит, нет никакого нравственного закона в природе. Дура я, что в него верила. Вот кусок души оторвался, и больно.

— Заживет.

— Нет, не заживет! — горячо возразила Леля. — Жить-то среди людей, а я смотрю на них и вижу, что нет в них никакой нравственности, потому что нет ее в природе. Я даже по себе сужу: Ринат мне противен, а я хочу, чтоб он еще раз меня изнасиловал. Я очень хочу опять с Игорем переспать, как на первом курсе, — значит, с первого курса и хотела, ведь не на пустом же месте такое сильное желание родилось. Я и с тобой хочу, но ты не бойся, я не для этого пришла. Есть только эгоизм, который заставил нас придумать нравственность. Она придумана очень умными людьми для их же выгоды. Вот поэтому мне теперь ни перед кем ни за что не стыдно.

— Это уже не твои слова, Лелечка…