Алексей Иванов - Общага-на-Крови

— Узнала.

Игорь встал, подошел к окну и стал глядеть на улицу, переплетя пальцы и нервно подрагивая ногой.

— Ну и как ты теперь ко мне относишься? Презираешь меня?

— С чего?.. — Нелли пожала плечами, думая о чем-то своем. — Отношусь, как и прежде.

— Значит, между нами все остается без изменений?

— Изменений к лучшему не бывает. Но спать сегодня я буду на другой кровати. Тебе надо сперва хотя бы принять душ.

— Что ж, — с облегчением согласился Игорь, поворачиваясь к Нелли лицом, — расцениваю это как закономерные штрафные санкции… Но скажи тогда, дорогая Нелли, зачем же тебе надо было начинать этот неприятный разговор, если он ничего не меняет?

— Да так, — безразлично сказала Нелли. — Просто желание знать все. Инстинкт.

Войдя в столовую, Нелли сразу увидела Ваньку, который сидел за грязным столом, обставившись тарелками и стаканами. Вид у него был такой неопрятный, а ел он так сосредоточенно и зло, что напоминал людоеда, пожирающего печень заклятого врага. За Ванькин столик никто не подсаживался, хотя свободных мест в столовке имелось не так уж много.

Нелли отстояла очередь, заполнила поднос и села напротив Ваньки. Ванька глянул исподлобья и буркнул: «Привет». Нелли молчала, и Ванька больше ничего не говорил. Молчание длилось так долго, что какая-то девушка, приняв их за незнакомых, поставила поднос на их столик.

— Занято! — рявкнул Ванька.

Девушка, испуганно посмотрев на Ваньку, отошла.

— Игорь получил поселение, — наконец сказала Нелли.

— Потрахался с Ботовой, да? — спросил Ванька обгрызая куриную ногу. — А Лелька Ринату дала.

Нелли задержала ложку, слепо глядя в свою тарелку.

— В двести двадцатой, — ответил на ее немой вопрос Ванька.

— Это где самоубийца жила?.. А ты как это перенес?

— Нормально. Покатался по потолку в истерике и засох. Дырка же у нее не зарастет от этого.

Нелли отщипнула хлебный мякиш и слепила его в шарик.

— Значит, очередь за нами, — сказала она.

— Да, на подходе, — согласился Ванька.

— Ты где сейчас живешь?

— Подобрал ключ от четыреста шестнадцатой. Там только что ремонт сделали, а убрать не успели. Днем брожу, ночью — там.

— На голой сетке спишь?

— Взял одеяло у Отличника.

— Я к тебе приду сегодня ночевать. Ванька никак не отреагировал.

— Сходи сейчас в баню, — велела Нелли.

— Переться за три квартала ради такой ерунды?

— Тогда купи водки.

— Деньги давай.

Нелли достала деньги и протянула Ваньке через стол. Ванька взял их и, не считая, запихал в карман.

Поздно вечером, когда стемнело, Нелли действительно постучала в дверь четыреста шестнадцатой. Ванька запер за ней, и они уселись на кровать. Кровать да стул — больше в комнате ничего не имелось. Кровать стояла прямо посередине, как сосредоточение смысла комнаты. Пол был грязным, сплошь белым от известки, с налипшими клочьями желтых, затоптанных, как осенняя листва, газет. Стены, наоборот, выглядели излишне чистыми, девственными, и новые обои лежали на них как-то робко, неуверенно, стеснительно. Свежепобеленный потолок казался очень высоким и даже чуть светился. От него мрак немного рассеивался. Другого источника освещения, кроме, конечно, луны, у Ваньки не имелось.

Сидя на панцирной сетке, прикрытой байковым одеялом, почти не разговаривая, ничем не закусывая, а лишь перемежая сигаретами, они выпили бутылку водки. Потом Нелли первой начала раздеваться. Ванька разделся тоже.

Они занимались любовью долго и неспешно — без страсти, но с печальной, ненасытной лаской, с бесстыдной нежностью, словно бы делали это не каждый для себя, а только друг для друга. Любовь эта не пьянила, не кружила головы, заставляя дрожать и терять рассудок, не распаляла, а, наоборот, успокаивала, как долгая и одинокая прогулка по когда-то родным, а теперь давно покинутым лесным дорожкам.

А потом Ванька уселся и закурил. Нелли закурила лежа. Ванька, будто от зуда, непрерывно ощупывал свои руки, плечи, грудь и, уставившись на живот, сказал:

— Позорно-то все как, господи… Какие-то шланги, чехлы, мешочки, щелки, смазка, трение, которым, по легендам, вроде бы добывается какой-то небывалый огонь… А на самом деле — нелепые придатки, отростки, конвульсии. Какую во всем этом можно найти прелесть, красоту, гармонию, поэзию? Околица истины.

— Не трави душу, Ванька, — тихо попросила Нелли.

Вишневого варенья осталось только на донышке, но Отличник знал, что ему хватит еще надолго. Теперь уже ни Леля, ни Ванька, ни Игорь с Нелли не приходили в семьсот десятую комнату гонять чаи. Отличник пил чай один и глядел в окно. Ему не хотелось ни читать, ни учиться, ни разговаривать с кем-либо, даже думать не хотелось. Один в пустой комнате, он пил пустой чай, брякал ложечкой в пустой банке, смотрел в пустое небо, и на душе у него тоже было пусто.