Алиса Поникаровская - Рассказы

Вельд лихорадочно принялся собирать все это обратно, мало что понимая, осознавая лишь то, что делает что-то запрещенное, за что полагается наказание. Люди молча смотрели, и ни одного проблеска не мелькнуло ни в чьем лице. Вельд собрал почти все, огляделся, и, нагнувшись, поднял черный, больной, широко открытый глаз. Его затрясло, и губы чуть слышно зашептали:

- Стояли звери около двери.

В них стреляли, они умирали...

Мертвую тишину улицы разорвал оглушительный троллейбусный гудок. Вельд вскинул голову и как-то отстраненно, словно сверху, увидел себя, одиноко стоящего посреди дороги и прижимающего к груди сверток, торопливо разбежавшихся безразличных людей и серую, почти черную громаду троллейбуса, несущегося прямо на него с мотающимися в разные стороны рогами без проводов.

Он проснулся сразу, точно от толчка. Несколько минут разглядывал светлое, расплывающееся пятно потолка, потом, все сразу вспомнив, резко вскочил весь в холодном поту и услышал мирное тиканье стареньких часов с кукушкой. Включил свет, дрожащей рукой вытащил из пачки сигарету и закурил, жадно глотая дым. Все вокруг было уютно и привычно, вещи стояли на своих местах, и только на груди его чуть светилась слабым холодным светом маленькая мишень на черном кожаном шнурке. И, не сделав и пары затяжек, он уже знал, что каждую ночь теперь обреченно будет искать дверь в тот мир, чтобы выжить, увести ее, помочь...

Слишком приторным и надуманным, обманчиво пустым стал этот уют, и захотелось обратно в странные коридоры, прокуренные комнаты, в черные глаза и холодные руки, туда, где он жил все это время, мечтая о размеренности и комфорте...

У врачей это называется... черт, не помню, мудреное такое название... ложная память, вобщем.

Перестук колес. Тяжесть выкуренных сигарет на языке. Глаза слипаются: дают знать о себе три почти бессонные ночи. Усталое тело, рухнув на верхнюю полку вагона, застыло, не в силах даже пошевелиться, устроиться поудобнее. Перестук колес. Как колыбельная. Но нет сил на еженощную улыбку себе и всем. Что-то тяжелой волной накрывает лицо. Волосы. Надо бы убрать упавшие на лицо волосы, но руки существуют как-то сами по себе, словно вообще не существуют. Блаженное состояние покоя. Спать. Спать...

Перестук колес. Поп закрытыми веками оранжевые кольца. Много. Нимбы. Белые пятна. Просмотр сегодняшнего дня. Вагоны, гостиницы, концерты. Его исступленное выступление на сцене и мое в зале, в толпе, исступление... Не то. Дальше. Безжизненно свисает с полки тонкая рука. Болтается, шуршит бисером браслетов... Скольких трудов стоило уговорить проклятых журналистов взять с собой. Унижалась, плакала, угрожала даже... Пожалели, сволочи. Посмеялись и взяли. Плевать, дрогнул уголок губ и снова застыл в полудреме маски.

Потом... Потом холодный автобус, петляющий, путь среди высотных домов, дверь гостиницы и лестница наверх, к нему.

Как, же много ступенек. Как мало... Дрожащие руки путаются в петлях куртки, и сердце, как колокол на всю лестницу...

Они сказали, что я их коллега из молодежной редакции, так кажется? Впрочем, какая разница.

Дальше. Сидела на кровати напротив него и пыталась спрятать дрожащие свои руки. Его лицо светилось. Знанием. Видела его глаза, слушала. Пыталась по мере сил понять. Щелчок магнитофонной клавиши, чуть слышное шипение ленты.

- Есть жизнь после смерти?

Его голос. Спокойный и несущий свет.

- Да, конечно. Вот все сейчас ограничено оболочкой. Очень несовершенной. А потом, за - свобода.

- Тот, кто убил себя, прав?

- Он не мог по-другому. Его сломали. Он ведь исчерпал себя до дна. Здесь. А там есть еще возможность начать снова. Вернее, не снова, а дальше. Продолжать дальше. Выше и Выше. Может по другому. Переход к чему-то большему, чем то, что было. Мое вот такое мнение.

И улыбка. Его улыбка. Еще какие-то вопросы.

Много вопросов. Молчание. Щелчок - остановка и

конец. Тишина. Мой голос от двери:

- Ты счастливейший человек.

- Почему?

- Ты веришь в то, что будет после. Я завидую тебе. Я не верю. И мне это доставляет немало неприятных мгновений.

- Но за все это, - движение руки вокруг, - придется расплачиваться там.

- Наплевать. Пусть там будет плохо, но будет. Скрип двери. Много - много ступенек вниз. Лица. Лики святых. Иконы. Ближе всего его лицо. Строг и без улыбки. Глаза говорят, говорят, светят...

Завтра снова концерт. Дикий страх, что вот-вот он упадет и уже не встанет. Не хочу. Не хочу. Но... подожди.