Рю Мураками - Экстаз

Сосед рассматривал меня, регулярно, раз в минуту, поднося к губам горлышко бутылки, которую он держал в правой руке: виски неизвестной марки.

— Хочешь? — спросил он меня. Голос у него был скрипучий. Честно говоря, я не понял, сказал ли он это по-английски, потому что он просто протянул бутылку, помотав ею у меня перед глазами. На запястье у него был широкий шрам. Вертикальный. Если бы он был горизонтальный, можно было бы предположить попытку самоубийства, но этот шрам был вертикальный и вызывал у вас какое-то странное чувство отвращения, почти дурноты. Я кивнул и взял бутылку. Было еще рано. Я отпил глоток. Это оказался бурбон. Бурбон какой-то неизвестной мне марки. Похоже на коньяк. «Откуда у этого доходяги такое отменное спиртное?» — подумал было я. как вдруг:

— Хм! Бутылочка «Джорджа Дикенса», — сказал по-японски человек, подошедший к нам сзади.

— Ну как? Видел ее?

Я кивнул.

— А чего тебе опять здесь надо?

— Честно говоря, сам точно не знаю, — ответил я. Одет он теперь был несколько иначе, чем в первый раз, когда я его видел. Те же длинные волосы и борода, но теперь на нем были засаленные вельветовые брюки, на плечи накинута куртка в грязных пятнах, что делало его похожим скорее на любителя турпоходов, чем на бомжа-пропойцу. — Меня просили вернуться, чтобы задать вам несколько вопросов.

— Как дела у Кейко? — спросил он, достав из кармана пачку сигарет «Пэл Мэл» без фильтра. Одну он протянул типу с бутылкой бурбона, вторую закурил сам. — Ничего?

— Не знаю. Я видел ее всего один раз.

— Ну а когда ты задашь мне свои вопросы, что собираешься делать? Репортаж, что ли?

— Это она попросила меня вернуться. Может быть, я вас удивлю, но мне и самому хотелось еще раз вас увидеть.

— В молодости мне повезло, я разбогател, — сказал он, расхохотавшись. — Черт, здесь дуба дашь, пойдем-ка куда-нибудь.

Он поднялся и зашагал прочь. Я последовал за ним. Тип с бурбоном тоже пошел за нами, но так как мы шли слишком быстро, он отстал и присел на тротуаре. Вскоре мы проникли через узкую дверь в своего рода огромное кафе, которое снаружи ничем не привлекало взгляда — ни неоновыми лампами, ни вывеской, ни указателем. Там расположилась компания геев, распивавших какой-то прозрачный алкогольный напиток. Джин или водку. Повсюду стояли деревянные столы с высокими табуретами, как у барной стойки, пол был усеян окурками, фруктовыми очистками, пустыми бутылками и прочими нечистотами, которые мне сложно было бы даже определить. Педики приветствовали вошедшего. Он ответил им, сделав знак рукой. К нам подошла официантка лет сорока с асимметричным лицом.

— «Фрэнк Синатра», — сказал он.

Я заказал пиво.

— А что это — «Фрэнк Синатра»?

— Смесь «Вайлд Тюркей» и джина «Тангери». Можно еще смешивать «Канадский клуб» с «Абсолютом», но тогда это уже будет «Гарри Купер». Коньяк с шерри — и получишь «Жана Габена». Я сам все это придумал. И именно эти коктейли пользуются самым большим успехом в этом баре. Тебе сколько лет?

Казалось, у него настоящий дар располагать к себе и выводить вас из равновесия. Да, именно то самое. Сила, которую источал его взгляд.

— Хм! Почти тридцать? В твоем возрасте у меня уже была хибарка из белого золота! Я разъезжал на «ягуаре» и «феррари». «Феррари», правда, был всего лишь 308-й, но с девчонками проходило только так. Я стал богатым и знаменитым в одну ночь. Просто прожив три года в Нью-Йорке и сняв две музыкальные комедии. Останься я в Штатах, так бы и плавал в том же дерьме, но в Японии я сделался звездой.

Он пригубил свой «Фрэнк Синатра», я заказал еще одно пиво. Официантка принесла мне «Корону» с четвертинкой зеленого лимона, засунутого в горлышко. Лицо у нее в самом деле было странное: правая часть производила впечатление, будто ее били: вздувшаяся и какого-то серого цвета, левая же, наоборот, была такая белая, что даже проступали веснушки. Мне было неловко, и, встретившись с ней взглядом, я отвел глаза. Японец же стал мило с ней перешучиваться, примостив руку на ее зад. Я ничего не понял из того, что они сказали друг другу. Должно быть, это было нечто вроде местного жаргона.

— Знаешь, когда-то, уже довольно давно, я писал пьесы, какую-то муть для театральных постановок, и вот сейчас, когда я вижу тебя перед собой, мне так тошно. Так тошно вспоминать, говорить об этом. Кстати, тебя как зовут?

— Миясита, — ответил я и отпил глоток «Короны». Не знаю, может быть, это воздух Нью-Йорка, эта смесь пара и сухости действовала так, но я вдруг с какой-то даже ностальгией вспомнил порошок, которым угостил меня Мартышка, мелкая рок-звезда. «Корона» и правда шла гораздо лучше после дозы кокаина.