Виль Липатов - Повесть без начала, сюжета и конца...

Серафима Иосифовна и Нина Александровна опять дошли до конца переулка, постояв на месте, молча решили вернуться еще раз к противоположному концу, так как снег все гуще падал и падал с чистого неба.

– Я сложности не боюсь,– сказала Серафима Иосифовна.– Простоты у меня – навалом! Корова Люська, чистка хлева, колка дров, расчистка снега…

И Нина Александровна – в который уж раз! – подумала о том, что в Таежном, где, согласно французскому утверждению, миниюбки короче сантиметра на три, чем в столице, сложность современного бытия среди интеллигенции преувеличена, о чем ей сейчас и дала понять Серафима Иосифовна. Значит, беда была не в окружении, не в сложности космического века, а в самой Нине Александровне – она и только она вызывала на себя сложности.

– Купи корову! – сказала Серафима Иосифовна.– Не запасись на зиму сеном, как я, и будешь такой же озабоченной. Тебе наверняка неизвестно, что сейчас содержание коровы обходится дороже, чем покупка молока?

Конечно, «простое, как коровье мычание», давало старой учительнице свою долю тихого счастья, но было проблематично еще, подойдет ли это Нине Александровне. Как бы не дать маху, вот что! Как бы не разложиться на простые составные части, не стать такой же одноклеточной, как амеба или физкультурник Мышица. Ух!

– Когда вернется Сергей Вадимович,– продолжала Серафима Иосифовна,– буду просить у него трактор для вывозки сена…– Она из-под пухового платка исподлобья посмотрела на Нину Александровну.– Что, красавица, нехороши дела с муженьком? Не надувайте губы: от меня не спрячетесь.

А снег повалил – нешуточный! Мокрые лепешки уменьшились и затвердели, колючие, начали носиться простынными полосами, а минутой позже закружились, замельтешили, заплавали; дружно лаяли собаки, напоминая старинную шутливую песенку: «Дружно лаяли собаки в затихающую даль, вы пришли в нарядном фраке, элегантный как рояль…»

– Я и не собираюсь от вас ничего скрывать,– поднимая воротник, сказала Нина Александровна.– Заявить, что с муженьком дела у меня нехороши, я не могу: клевета! Живем дружно и, простите, весело, всегда единодушны в оценке людей и событий.– Она помолчала, подумала.– Чувства до сих пор экстремальны, мы еще чрезвычайно интересны друг другу, но…– Нина Александровна замялась.– Сергей Вадимович живет и в ус не дует, а я – я мучаюсь бог знает чем и почему…– Она запнулась.– Короче, похвастаться нечем…

– Это заметно, Нина Александровна… Мне кажется, что после замужества вы стали еще строже, жестче и настороженней. На конфликт с физкультурником Моргуновым начхать с верхней полки, но я не чувствую в вас покоя. Вы все время начеку, как револьвер со взведенным курком… Вам трудно. Это видно за версту.

Нина Александровна узнала голос одной собаки: ньюфаундленда Игната, принадлежащего деду Митрофану. Игнат лаял солидным, радостно-сдержанным и самовлюбленным голосом, но псом он был хорошим: всегда улыбался и вилял коротким хвостом.

– Белобородова без тени сомнения утверждает,– ироническим тоном произнесла Нина Александровна,– что Сергей Вадимович хватит со мной лиха… Это раз! А во-вторых, Лиля Булгакова назвала меня кошкой, гуляющей сама по себе.– Она иронически улыбнулась.– В-третьих, у Сергея Вадимовича открылась язва двенадцатиперстной кишки, которая сама собой зарубцевалась в конце студенческих годов. Что еще? Да. Мы, кажется, любим друг друга.

После этого Нина Александровна подумала, что у кабины исповедальни надо скорее задернуть штору, так как Серафима Иосифовна глядела почему-то строго, испытующе. Затем лицо старой учительницы помягчело.

– Простите меня, Нина Александровна,– сказала она,– но мне хочется кой о чем спросить вас.

– Спрашивайте, Серафима Иосифовна.

– Анализируете каждый шаг и каждое слово мужа?

– Да.

– Свое поведение по отношению к мужу контролируете?

– Да.

Ах, как он разгулялся, этот предновогодний холодный ветрище! И как быстро, как неожиданно, точно по модной песенке «Вьюга смешала землю с небом», и вот уже оренбургский головной платок старой учительницы от снега походил на чалму, и вообще Серафима Иосифовна напоминала снежную бабу, в губы которой шутники сунули горящую папиросу.

– А мой Володька не только пьет, но еще и переженивается! – сквозь гудящую метель крикнула Садовская.– Нашел себе эмансипированную москвичку. От этого дела добра не жди… Эмансипе да еще богема… Вместе будут пить – сердцем чувствую… Зовет на свадьбу! – еще громче крикнула Садовская.– Вернемся, Нина Александровна, мать накормит отличными пельменями… Я вам рада!