Виль Липатов - Повесть без начала, сюжета и конца...

– Свиными котлетами, сырниками и чаем…

– Это нам не подойдет! – шутливым протодиаконским басом ответил Сергей Вадимович и решительно отложил в сторону газету.– Дело в том, уважаемая гражданочка, что у вашего покорного слуги открылась язвочка двенадцатиперстной кишки, помалкивающая уже лет надцать. Она когда-то сама зарубцевалась в конце студенческих годов… А вот сегодня мы, к вашему сведению, изволили посетить даже местный рентген…

Так вот почему Сергей Вадимович начал читать газету с последней полосы! Эти мужчины болеть спокойно не умеют и никогда не научатся. Ай-ай-ай, как все просто объяснялось, а она-то забралась в такие психологические сложности, что запуталась в трех соснах.

– Тебя Васина смотрела? – спросила Нина Александровна.

– Ну уж дудочки! Приезжало какое-то светило из района. Я человек государственный: времени для разъездов не имеем…

– Будешь ложиться в клинику?

Сергей Вадимович только плотоядно ухмыльнулся.

– В ближайшие три месяца, Нинусь,– сказал он,– я ни в какие клиники не лягу…

– Почему?

– Потому, что кончается на «у».

Нина Александровна отложила в сторону Борькину куртку, к которой пришивала уже третью пуговицу, помолчав, настойчиво спросила:

– Что все-таки случилось?

– А вот то, что питаться с этих пор я буду только вместе с кашеедом Борькой и даже пить с ним парное молоко… Перехожу на прием!

Нина Александровна спокойно молчала, думая о том, что она поступила совершенно правильно, не рассказав мужу о совете Игоря Стамесова насчет жилищных проблем, потом же отчетливо почувствовала, что ей в наикратчайшие сроки придется решить два самых важных для нее теперь вопроса: почему Сергей Вадимович сделался писаным красавцем в те дни, когда у него открылась язва двенадцатиперстной кишки, и почему в конце студенческих годов та же язва у него зарубцевалась самостоятельно?…

– А вот и Васька пришедши! – обрадовался Сергей Вадимович коту, вылезшему из-под стула.– Милости просим к диетическому столу, Василий Васильевич!

Дни не шли, а летели; сразу же после морозов опять примчался с юга такой теплый сырой ветер, что поселковые старики недоуменно трясли бородами и говорили по-нарымски протяжно: «Этакого не бывало годов пятьдесят, а то и поболе…» Впрочем, оттепель продлилась всего неделю, а затем ударил сорокаградусный мороз – сухой, трескучий, легкий для дыхания. Небо сделалось безоблачным, блестящим и ровным, точно его отполировали; по ночам в небе висел гранатом стылый одинокий месяц. Утрами с реки доносились пушечные удары – это трескался двухметровой толщины лед… На стройке нового трехкомнатного дома с наступлением морозов работы прекратили совсем, а в дни оттепели выяснилось, что водяное отопление будет работать плохо: то ли неправильно смонтировали газовую установку, то ли в системе были какие-то недостатки; кроме того, на потолок дома, понадеявшись на чудеса водяного отопления, насыпали такой тонкий слой земли, что дом не прогревался, и Сергей Вадимович вовсю резвился: «Пирамиды строили быстрее, чем это трехкомнатное самолюбохранилище! Вам еще, товарищ Нина, неизвестно, что у терема-теремища в холода-с полопался каменный фундамент…» Одним словом, дни были разные – то веселые, то грустноватые, но скучно не было никогда: много работы, сутолоки и разных мелких происшествий, естественно, не выходящих за рамки обычности. К концу второй четверти Нина Александровна из школы уходила позже, а приходила раньше, много занималась в неурочные часы с отстающими учениками.

Происходили события и школьных масштабов. В девятом «б», в котором Нина Александровна была классным руководителем, получил восторженное письмо из новосибирского Академгородка математический гений Марк Семенов; почти профессионально сыграла очередную роль в школьном драматическом кружке дочь экс-механика Булгакова загадочная Лиля; нахватал двоек по трем предметам сын Василия Васильевича Шубина, помощника местного киномеханика, а в девятом «а» сын знатного слесаря механических мастерских Альберта Яновича Юрисона с Ниной Александровной стал вести себя дерзко, то есть сухо здоровался с ней и, отвечая хорошо выученный урок, делал нарочно это так медленно, что она выходила из терпения.

Тем не менее, повторим еще раз для закрепления, жизнь текла в высшей степени привычно, и Нина Александровна сегодня, как и полагалось по школьному расписанию, давала урок в своем девятом «б» классе. Обычной энергичной походкой, элегантно и продуманно одетая, она вошла в класс, поздоровалась, положила на столик журнал и, не садясь, чтобы на глаз проверить отсутствующих и присутствующих, медленно пошла меж рядами к Лиле Булгаковой. Девушка сегодня была в обязательной школьной коричневой форме, которая ничем не отличалась от одежды других учениц, но все равно было заметно, какая она особая, отдельная, только приблизительно похожая на всех остальных, наверное, потому, что в удлиненном и нежном лице девушки многое свидетельствовало об артистичности: и лоб выпуклый, как у женщин елизаветинских времен, и глаза, которые банально можно было назвать глубокими, и длинный страстный рот, и, наконец, руки – нервные, подвижные, длиннопалые, живущие самостоятельно. А может быть, Нина Александровна все это преувеличивала, на нее, возможно, гипнотически влияли частые разговоры в учительской о Лилиной талантливости, а на самом деле девица была приметна лишь внешней броскостью и выдающейся заурядностью. Ведь исключительная заурядность – это тоже проявление неординарной личности.