Неджма - Миндаль

Дрисс знал, что я больше не нуждаюсь в нем, но успокаивался, когда видел, что возбуждает меня и я теку, как прежде, — отлаженная физическая механика, включающаяся при малейшей ласке. Он проникал в меня осторожно, ужасный хитрец, засовывая половину члена, заставлял меня покачиваться на нем.

— Не упрямься же! Открой рот, я хочу втянуть твой язычок. Только кончик язычка, мой строптивый абрикос.

Конечно, я испытывала блаженство. Конечно, у него не было эякуляции. Конечно, я думала о Хамиде. «Мне изменяют с мужчиной», — говорила я зеркалу — похожая на разоренный дом женщина, поправляющая макияж после каждого его визита.

Уйти от него — куда? Дрисс рыскал по всему Танжеру. Он был вездесущ, он совал свой член даже в задницу мужчинам. Я напоминала себе труп после вскрытия — заштопанную суровой ниткой падаль, ожидающую, когда ее увезут из морга, привязав номерок к большому пальцу ноги.

Я попыталась объяснить это тете Сельме — она отделалась от меня всего-то тремя фразами и двумя презрительными взглядами.

— И стоило ради этого переезжать. Твой мужчина заходит, когда хочет, обыскивает квартиру, чтобы убедиться, нет ли у тебя любовника. Он покрывает тебя в промежутке между двумя групповухами и засыпает, насмехаясь над тобой. Это чудовище погубило твою молодость. Дрисс поимел тебя, потому что он богатый горожанин, а имчукская крестьяночка не может не лизать ботинки аристократам.

Лизать, сказала эта святая женщина! Не могла же я ей признаться, что этот мужчина вызывает наслаждение в любом месте моего существа, до которого он снисходил. Моя голоа — его вокзальный перрон.

— Ты хоть знаешь, что достаточно какому-нибудь стервецу-соседу донести в полицию, и ты окажешься в кутузке? — добавила тетя Сельма, — Но о чем это я? Чуть не забыла, что твой сутенер — самый блестящий врач в городе, так что ты неприкосновенна. Ты говоришь, он любит тебя? Нет, дорогая. Он любит только свой член. И не спорь со мной, а то я разобью тебе голову о стену!

Любит ли меня этот человек? Любил ли он меня? Я сомневаюсь. Или любил, но по-своему: беспечно, с отчаянием, скрывающимся под смехом, с умением пить, с безупречной элегантностью одежд и жестов и бесконечной, подавляющей культурой — культурой, придающей легкость в общении с толпой и ввергающей в тьму, едва он оказывался наедине с собственным молчанием или в постели с женщиной, или… Теперь я знаю, почему ему никогда не удавалось заснуть, не перевернув последнюю страницу «Монд», — эта газета доходила до Танжера с недельным опозданием, заснуть без его любимых арабских классиков, блестящие и гротескные тирады которых он не уставал перечитывать, без американских детективов, без французских поэтов межвоенной эпохи. Дрисс научил меня читать. Научил думать. А мне хотелось перегрызть ему горло.

Да, я поняла наконец: у сердца Дрисса не было входа. Он был слишком одинок, обожал каменистые пейзажи, жизнь без рифм и без разума, помраченные умы, болтовня которых давала ему повод для смеха и размышления.

Я кровоточила.

Я кровоточила и с рычанием металась в клетке собственной головы, и ярость моя не проходила. Я не подходила к телефону, когда звонил Дрисс. Я прошла мимо, когда он надумал заехать за мной после работы. Каждый вечер я принимала ванну, распахивала окна, выла, как волк на луну, и в бессоннице грызла себя, словно крыса, обезумевшая от чесотки, чумы или сифилиса.

Идею излечения мне подала тетя Сельма, когда я зашла к ней спустя три месяца после того, как покинула ее дом в центре города и поселилась в новой квартире в современном квартале. Я пришла с полными руками гостинцев и похоронной миной.

Она поговорила о погоде, о приступе зубной боли, о свадьбе дочери соседки. И в заключении твердо сказала, качая головой:

— Не говори ничего. Врач запретил мне волноваться.

— Решено: я ухожу от него.

— Ну вот, опять! Ты уходишь — зачем? Чтобы вернуться туда, откуда начала? Ты хоть денег отложила? Конечно, нет! А твой сутенер? Он подумал о том, чтобы обеспечить тебе жилье? Почему бы ему не купить квартиру, где он мог бы иметь тебя без контракта и свидетелей? Это развязало бы ему руки.

— Я не шлюха, тетя Сельма!

— Ну вот, началось! У меня сердцебиение, и давление подскочило до 190, не меньше! Шлюхам платят за каждый раз, дурища! А он тобой уже десять лет как пользуется бесплатно! Он запер тебя в четырех стенах. Только не говори, что ты работаешь! Он просто разрешает тебе дышать воздухом. Где там твой поводок?