Кейт Уотерхаус - Билли-враль

— Что-то они долго. — Я не имел представления, сколько времени она тут сидит, хотя в ее рассказе события были расписаны чуть ли не по минутам. Она шевельнулась на скрипучем диванчике, и я понял, что трагедия ей уже прискучила. Она окинула меня рассеянным взглядом и в первый раз с тех пор, как я пришел, увидела, что перед ней ее родной сын, а не просто слушатель.

— Ну и наломал же ты дров, — сказала она.

Я неторопливо потянулся и, отвернувшись от нее, коротко подтвердил:

— Похоже на то.

— Слава богу, что хоть она об этом не знает, — сказала матушка. Потом минуту или две молчала. Ей, по-моему, вовсе не хотелось обсуждать мои провинности, но она все же заставила себя сказать:

— Почему ты не послал мое письмо?

— Да послал я его. Я уж говорил отцу. Я его просто переписал, вот и все. — Вообще-то у меня была придумана вполне правдоподобная история на этот счет, но я чувствовал себя зверски усталым, и мне было на все наплевать.

— А зачем тебе понадобилось его переписывать?

— Чтобы исправить ошибки. Ведь без ошибок-то к нему должны были гораздо внимательней отнестись. Меня начинало злить, что она говорит в такую минуту об этих пустяках.

— Ну, не всем же быть Шекспирами, — сказала матушка, надеясь пристыдить меня. Она глянула на мой стоящий у стены чемодан. По ее спокойствию я догадался, что она уже видела его, но решила не заводить об этом разговор.

— А что ты наплел Артуровой матушке про сестру? — уже гораздо строже спросила она.

— Да это была просто шутка, — ответил я, даже не стараясь, чтобы мой ответ прозвучал убедительно. Я не знал, как ей стало известно про историю с сестрой, — да и знать не хотел.

— Странные у тебя шутки. А зачем ты сказал мне, что она сломала ногу?

— Так откуда же я знал, что ты ее знаешь?

— Оно конечно, откуда бы тебе знать, кого я знаю, а кого нет, — сказала матушка. — Она мне просто позвонила. А теперь объясни-ка, пожалуйста, что ты сделал с джемпером.

Ну вот, и это выплыло. Однажды Артурова мамаша дала мне красный джемпер — для моей сестры. Я таскал его целый день по городу, а вечером оставил в автобусе.

— Подарил Барбаре, я тебе про неё рассказывал. Рассказывал, да не все. Ты, например, не рассказывал как выдал ее за свою сестру у ворот кладбища. Когда был там с Барбарой . Ну, так или иначе, они обе придут к нам завтра на чай. И тебе, стал'быть, придется купить новый джемпер.

Я решил сказать ей. Она видела чемодан и, наверно, поняла, в чем дело, но мне хотелось, чтобы все было абсолютно ясно.

— Завтра меня здесь уже не будет, — объявил я.

Матушка резко выпрямилась и поджала губы, безуспешно пытаясь скрыть мгновенное потрясение. У нее был такой вид, будто я ее ударил.

— Я бы уже уехал, если б не бабушка, — как можно мягче сказал я.

— От себя ведь не уедешь, Билли, — окинув меня долгим жалостливым взглядом, нетвердо выговорила матушка. — И все свои неурядицы человек возит с собой.

Образная речь была настолько ей несвойственна, что я заподозрил ее в тайном изучении моих злосчастных календарей.

— И все же я уеду, — упрямо сказал я. — Я тебе говорил, что уеду, и уеду.

Двустворчатая дверь плавно распахнулась. В коридор, походкой знаменитой киноактрисы, вышла медсестра. Она остановилась возле матушки и спросила ее, как бы стараясь осторожно разбудить:

— Миссис Сайрус? — Матушка испуганно вскинула на нее глаза, и она сказала: — Будьте добры, пройдите туда. — Зараженный ее формальным участием, я вытянулся и замер, словно по команде «смирно». Матушка медленно встала и ушла с медсестрой за двустворчатую дверь. Меня обуял обессиливающий страх, и я присел на диванчик. Потом, сжав руки в кулаки, несколько раз повторил: «Только без сцен, только без сцен, только без сцен!» А потом торопливо прикинул, не уйти ли мне прямо сейчас. Но я уже знал, что не уйду. Растерянно постукивая по полу ногой, я вытащил газету, засунутую кем-то в щель между сиденьем и спинкой диванчика. Под колонкой новостей там был нарисован маленький мальчишка, и я бездумно прочитал: «Скажите, миссис Болтли, а где у вас хранится то слово, за которым вы, как говорит папа, никогда не лезете в карман?» Я отшвырнул газету и начал медленно прохаживаться по коридору, ставя носок вплотную к пятке. Только без сцен!

Матушка вернулась через несколько минут; она держала свою сумочку обеими руками, и на лице у нее застыло выражение скорбного достоинства. До дверей ее провожал сосредоточенно-серьезный врач, и все это напомнило мне слащавую сцену из телевизионной передачи. Не в силах избавиться от этого видения, я горячо взмолился: «Господи, ниспошли мне хоть какие-нибудь чувства, но избавь от сцен!»